Выбрать главу

— Поймите меня правильно, — воскликнул Томас, — я не хочу всех на свете заставить ездить по-ковбойски. Только помните, что не спортсмены, не те, кто теперь ходит с хлыстиками в руках и с важным видом, создали Америку.

Насколько мы были спортсменами в том смысле, как толковал это Томас, он, конечно, проверить еще не мог. Однако он настораживался всякий раз, когда замечал «спортсменство» хотя бы в приемах езды.

— А создали Америку, — говорил Томас, — фермеры и ковбои. Они приехали сюда из Ирландии, Швеции, Шотландии, Норвегии и из вашей России. Ты знаешь, сколько старинных русских сел у нас в Северной Дакоте?

Речь скорее всего шла о духоборах, которые выехали некогда в Канаду на толстовский гонорар от «Воскресения» и распространились дальше по Америке. В числе создателей своей страны почитал этих переселенцев, наших соотечественников, и прямой потомок трудового пионерства, родня Марку Твену, наш Томас, патетический ковбой.

— Вы думаете, что ковбои это как в кино — паф-паф? Да, еще сейчас ходят у нас с кольтами у пояса. В Северной Дакоте не ходят, а в Южной ходят. И стреляют. Только не в людей. Никогда не стреляли ковбои в людей, как это показывают в кино. Жили ковбои в глухих местах, в город приезжали редко, но уж если отправлялись куда-нибудь развлечься, то, возвещая о себе, стреляли в воздух. Кроме того, стреляли в ядовитых змей, койотов, рысей. Каждая женщина в семье ковбоев умела взять в руки кольт, чтобы при случае уберечь ребенка от диких зверей. А уж лошади... Мы говорим: ничто так не греет душу ковбоя, как конская шерсть. Пусть мой Добрый Гарри не знает ни попон, ни подстилки, ни крыши над головой, но, когда я привез его с собой сюда из Северной Дакоты и у меня хотели его купить, я ответил «нет». Никто меня больше ни о чем не спрашивал, потому что я сказал только «нет». Я сказал «нет», потому что Добрый Гарри для меня... — у Томаса блеснули слезы, и разговор дальше нельзя было вести.

Мы с доктором (тройку в Америку мы доставляли с главным ветврачом Московского ипподрома) дали клятвенное обещание забыть ипподромные условности, приняв ковбойский образ жизни и езды. Тем более, сказали мы Томасу, что у нас казачья и кавказская езда многим похожа на ковбойскую. Прибежала испуганная жена Томаса: услыхав шум и зная решительный нрав своего мужа, она подумала, что мы подрались. Нет, это доктор с Томасом хлопали друг друга по плечам.

Тем, кто имел дело с лошадьми, излишне объяснять, что ипподром и ковбои — это разные миры, хотя, разумеется, всюду лошади, но разные лошади, а стало быть, люди в каждом случае тоже особые. Томас сквозь зубы произносил слова «жокей», «тренер»; зато когда в ковбойской шляпе, которую он мне подарил, я попал на скаковую конюшню, то услышал презрительный окрик: «Эй, там, в шляпе! Отойди! Здесь чистокровные лошади...»

Ковбойские лошади называются «куотер», что значит «четвертные», и потому споры о том, порода ли это, длятся нескончаемо. Название, впрочем, идет не от состава крови, а от резвости на четверть мили — четыреста метров, которые эти лошади способны проскакать исключительно быстро. Но главное, конечно, у них не резвость (сравнивать их с чистокровными скаковыми невозможно), а подвижность, выносливость. Происхождение их неведомо.

— От мустангов? — спрашивал я у Томаса.

Он говорил: «И от мустангов». Но ведь, по сути, что такое мустанги? Потомки диких, вернее одичавших, лошадей, тех, что в далекие времена отбились от рук у первых колонистов. Мустангов теперь охраняют как редкость, а еще сравнительно недавно истребляли на потребу индустрии по производству консервированного корма для кошек и собак. Интересно, что мустанги — причудливый пример обратной эволюции: вырождения культурного животного в дикое состояние. Можно вообразить, как были бы мы оскорблены в лучших романтических представлениях, навеянных легендами о мустангах, где одни только клички — Белый Павлин или Черный Красавец — рисуют нечто блистательное, как были бы мы обмануты в своих ожиданиях, когда б увидели в самом деле мустанга: лохматое и, главное, низкорослое существо.