За короткий срок присланные матросы и работные люди с Балтики, из Олонецкого края, Архангельска построили доки с литейной, кузнечной и котельной мастерскими. На воду сошли первенцы флота — многопушечные фрегаты «Слава Екатерины», «Херсон», «Храбрый», «Легкий», «Скорый», «Осторожный», «Крым», бомбардирский корабль «Страшный».
И вдруг все работы прекратились. В городе стала свирепствовать чума. Она быстро распространилась в экипажах и рабочих бараках. Ф. Ф. Ушаков приказал в 1783 году создать на острове, омываемом Днепром и рекой Кошевой, карантинный госпиталь. С той поры остров зовется Карантинным.
В 1784 году эпидемия была ликвидирована. Осенью того же года первые суда российского Черноморского флота, построенные в Херсоне, ушли в Севастополь. Позже, с возникновением Николаева и Одессы, значение Херсона уменьшилось. Судьба готовила ему незавидную роль забытого, заштатного городишки. Но в 1797 году на Карантинном острове возникает купеческая верфь. На ней создавался почти весь черноморский н нижнеднепровский торговый флот. С верфи и началась жизнь завода имени Коминтерна.
Матвеев показал мне старые фотографии. На одной из них — рабочие с молотками, пилами, топорами.
— Видите, все больше плотники да конопатчики. Даже когда я пришел на завод в двадцать первом, мало было металлистов. Два токаря и пять слесарей...
Матвеев оживился, протягивая небольшую пожелтевшую фотокарточку:
— Наша комсомольская ячейка... Самая первая.
Трудно признать в вихрастом хлопчике теперешнего Матвеева. Годы есть годы... А тогда? Тогда комсомольцы-коминтерновцы поднимали и ремонтировали на субботниках затопленные в гражданскую войну суда, дежурили в отрядах ЧОНа, горячо обсуждали большие события в стране.
Строился Днепрогэс... Сооружение плотины на месте бывших порогов открывало свободное движение из Черного моря по всему Днепру.
— Мы тогда здорово переживали: строительство рядом, а нам, заводской комсе, и помочь ему нечем. На собраниях спорили, некоторые призывали бросать все и ехать. И тут приходит заказ — Днепрострою необходимы баржи для перевозки камня. В минимальные сроки... Нашей радости не было конца. В затоне повесили лозунг: «Даешь баржи!» Работали по ночам, в выходные дни. И сдали... Досрочно.
Лед блестел, и в его зеркальной, полированной глади отражался флагман днепровских вод — речной лайнер «В. И. Ленин». За ним, поднятые на катки, проходят такой же профилактический ремонт могучие самоходные баржи.
Бухта была пуста. Шестнадцатый — «Александр Матросов», — дав прощальный гудок, ушел в порт приписки.
Я проходил мимо просторных заводских строений. От слипа до сварочной эстакады рукой подать. По дороге я вспоминал юных херсонских подпольщиков, всепобеждающий клич «Даешь!», рассказы Матвеева о первых комсомольцах-коминтерновцах, и мне невольно захотелось назвать Карантинный остров Комсомольским.
На эстакаде закладывается новое судно. На фоне голубого неба определяются контуры очередного буксира. И я подумал, что было бы очень хорошо, если бы так же, как это сделали корабелы Николаева, очередная серия судов понесла на своих рубках имена тех героев-комсомольцев, которые сражались и погибли в грозные военные годы здесь, в Херсоне.
В. Аникин, наш спец. корр.
Посреди пурги и тундры
Уходят на Север поисковые партии, дает промышленный газ месторождение Медвежье, ложатся новые нити газопровода Медвежье — Надым — Пунга, строится город Надым — таковы сегодняшние приметы северной новостройки. Тюменский Север становится крупнейшей топливно-энергетической базой страны. О встречах с теми, кто работает на 66-й параллели, рассказывает наш специальный корреспондент.
Заполярный, увязший в синих снегах Салехард был занавешен пургой. Колкий, как песок, морозный ветер зарождался далеко в тундре, скользил с бугра на бугор, вороша сугробы, и с яростью набрасывался на город. Сквозь слепящую метель едва просматривались опушенные белым здания, машины с включенными фарами, редкие прохожие на улицах.
В один из таких дней длинный худой парень по фамилии Пушкин показывал свои документы в строительном управлении. Пожилой инспектор-кадровик, листая его справки и свидетельства, устало и беззлобно ворчал:
— Вот молодежь пошла! Все едет, едет... Ну, не сидится ей на месте — что ты будешь делать! — призывал он меня в свидетели. — Скажи, Пушкин, зачем тебе, вольному сыну степей, Салехард?