Интересно сложилась судьба Михаила Криванкова. Несколько лет назад он, учась в Тюменском сельскохозяйственном институте, проходил практику на Ямальской опытной станции. Поработав в тундре, понял, что жизни своей без нее не представляет. Так что на распределении сомнений не было. За три года работы он основательно объездил Заполярье — от Салехарда до Полярного Урала. Носит в тундре малицу или парку (там это самая надежная одежда), ест сырое мясо и считает, что оленина, которую подают в ресторане, жалкая пародия на жаркое, приготовленное в чуме. Словом, стал вполне кочевым человеком...
Вершины гор проплывали совсем близко от иллюминаторов. Отчетливо были видны черные россыпи щебня, белые от ягеля склоны и торчащие среди них останцы с рыжими пятнами лишайников.
И вдруг совершенно неожиданно у самого ручья возникли два конуса...
Возле чумов стоят люди. Ждут. Здесь не идут навстречу гостям. Такова традиция.
Потом уже была встреча и пожатие рук. Выгрузка почты и продуктов. Прощание родителей со школьниками, и наше расставание с одной из девушек, которая улетала в другое стадо.
Вертолет легко оторвался от земли и скрылся за перевалом. Молодые олени, авки, что лишились матерей и жили при чуме, пугливо обнюхивали вновь прибывших. Собаки, потеряв к нам всякий интерес, занялись своими делами. Нас пригласили в чум, где на столе дымились миски с только что сваренной олениной.
В чуме жили три брата Чупровы. Три пастуха-коми. Отец их когда-то тоже пас оленей, но сейчас он на пенсии, получил квартиру и живет в Салехарде. Старшие братья — Евдоким и Леонид — женаты, кочуют вместе с семьями. Афанасию, младшему, всего семнадцать, он скоро пойдет служить в армию.
Их дом всегда в пути. Что делать? Ягель за лето прирастает всего на пять-семь миллиметров, а сколько его съедят три тысячи оленей? Много, очень много... Вот и приходится часто менять пастбища. В дороге вся жизнь. В дороге играются свадьбы, рождаются дети, умирают, а порой и гибнут люди.
— Знаешь, сколько я здесь кочую? Семнадцать лет! С шестнадцати начал. Каждый год летом на Полярном Урале, зимой в верховьях Полуя. За год около восьмисот километров проходим... На этом пути каждый камень, каждый кустик знаю. Как-то сюда топографы приезжали, карту делали. Много тех названий, что мы дали, на карту легло... — Евдоким вдруг улыбнулся, что-то вспомнив. — Забавная, однако, история вышла. Поссорился я как-то с братьями. Вечером, значит, поругались, утром помирились. Ссориться нам в общем-то нельзя, ведь одно стадо пасем. А место в шутку «Военным» назвали. Вроде как война между нами получилась. Оно после и на карте появилось. Так и напечатали: «Военное. Чум-место». Считай, что нашу жизнь можно по карте прочитать и уж менять ее на другую никак нельзя...
Евдоким говорил. Женщины готовили постели. Чум просторный, со стены опустили пологи, и для каждой семьи готова своя спальня. От железной печки пышет жаром. Как нужны тепло и уют пастуху после тяжелой работы...
Утром Михаил перебирал медикаменты в своем ящике.
— Знаешь, как называется это место? «Чум — место смерти». В старину, рассказывают, здесь от сибирской язвы и люди погибли, и все стадо вымерло. Теперь по весне мы делаем оленям прививку, и про эту болезнь уже мало кто помнит... А сейчас начнется представление, — засмеялся Михаил, — успевай снимай.
Огромная, окруженная горами долина, где сгрудились олени, действительно похожа на арену. Нет только зрителей. Разве что собаки? Они сидели по краям «арены» на возвышениях и следили за происходящим. Смотрели со снисходительностью, с некоторой ленцой — мол, и скучно и надоело в который раз глядеть, да что поделаешь? Но это безразличие кажущееся. На самом деле собаки работали. Стоило какому-нибудь оленю сделать попытку убежать, пересечь невидимую границу, как ближайшая собака с лаем бросалась на него. Олень поворачивал обратно.
На «арене» все идет строго по программе: оленьи гонки по замкнутому кругу, бросок тынзяна-аркана, борьба с пойманным животным, а там за прозаическую работу принимается зоотехник.
Гонки устраиваются потому, что среди бегущих оленей легко обнаружить больного: у него и бег слабее, и прыгучесть хуже. Опытный глаз пастуха всегда отметит это. Случалось, что больного оленя замечали сразу три пастуха, и три тынзяна ложились на рога животного.