Утром, ориентируясь по звукам колоколов, я направился в одну из многочисленных церквей Нукуалофы.
Народ спешил к утренней службе, а по улицам, к моему удивлению, сновали мотоциклы и автомобили.
— Частным машинам разрешается, — пояснил вышедший со мной Апфелсиннер. — А знаете, в чем дело? Машины-то принадлежат знати.
Церквушка была кое-как сколочена из досок, крыта заржавленной жестью, и интерьер ее отличался крайней скудостью. Храм заполнен празднично одетыми тонганцами: мужчины в юбках до колен, женщины — до щиколоток. Прихожане безостановочно пели. Пели, как вообще поют полинезийцы, прекрасно. Идеально согласованные голоса, чудесные мелодии — все это делало богослужение непохожим на обычную нудность протестантских служб.
По окончании службы у двери церкви ко мне подошел могучего сложения мужчина и пригласил к себе на обед.
— Я буду очень рад, если вы, чужестранец, изволите посетить мое скромное жилище. Это недалеко отсюда.
«Острова Дружбы», — вспомнил я прежнее название Тонга и без лишних церемоний зашагал с островитянином мимо зеленых изгородей городка.
Фатухелу — так звали моего нового знакомого — развлекал меня по пути рассказами о Новой Зеландии, где окончил колледж. Дорога прошла незаметно, и вскоре я очутился перед опрятным домиком, крытым пальмовым листом.
Внутри тенистая прохлада. На циновке груда яств. Меня представили супруге Фатухелу и его четырем детям, которые, поздоровавшись, тут же скромно удалились.
Мы уселись на циновках, скрестив ноги, и мне тут же поднесли церемониальную чашу кавы. Я уже знал, что эту кокосовую чашу слешу следует выпить залпом, и так и сделал, чтобы не обидеть гостеприимного хозяина.
Обслуживал меня сам Фатухелу. Он подал рыбу целиком, потом — цыпленка. Я было запротестовал, но тут же узнал, что гость в тонганском доме выбирает лучший кусок. Хозяйка уносила оставшееся в соседнее помещение, и там его быстро уничтожали домочадцы.
Потом скатерть-циновку скатали, и мы перешли в угол веранды. Фатухелу понимающе улыбнулся, когда я, облегченно вздохнув, прислонился к стене. Ноги совсем онемели, да и спина изрядно ныла.
Разговор стал оживленнее, хотя тонганец не проявлял ни малейшего любопытства к европейским делам. Его мир за пределами архипелага ограничивался Австралией и Новой Зеландией. Мне, понятно, тоже интересно было держаться поближе к Тонга. Не только из вежливости я похвалил здешние красоты и дружелюбие островитян.
— Дела у нас, увы, не так хороши. Есть давний закон: каждый мужчина, достигший шестнадцатилетнего возраста, должен получить восемь акров пахотной земли. Только тогда он платит налог и, таким образом, становится полноправным членом общества.
— Кто дает эту землю?
— Вся земля принадлежит короне и вообще-то уже распределена: ею владеет знать. Так что с подрастающими гражданами дело обстоит скверно. Здесь, на Тонгатапу, я знаю людей среднего возраста, которые все еще ждут причитающихся им участков. А пока заняться им нечем. Положение почти безвыходное. У нас многие считают, что знать должна отдать хотя бы те земли, которые не хочет или не может освоить. Это единственный выход из положения.
— А разве нет других возможностей занять молодых людей? Ведь на Тонга занимаются не только сельским хозяйством?
— Какое там! Есть еще кустарная фабричка фруктовых консервов человек на двадцать, несколько мест в королевских учреждениях, на электростанции, в порту — это, к сожалению, все. В ближайшие пять лет человек семьсот, говорят, уйдут на пенсию, но в десять раз больше людей ждут этого, чтобы занять их места...
— Наверное, кое-кто уезжает на заработки?
— Уезжают в Новую Зеландию, в США. Устраиваются там, наживают деньги и чаще всего возвращаются домой. С деньгами. А это опасно.
— Почему?
— У молодых людей завелись деньги — и никаких занятий. Целыми днями пьют пиво, бездельничают, буянят, совершают преступления. А это не шутка...
Хозяин задумался.
— ...Видите ли, они посмотрели свет, некоторые получили образование. А потом возвращаются сюда и видят, что все осталось по-прежнему. Законы у нас строгие, но обязательны они только для рядовых граждан... А как вы убедите молодого человека, который занимал где-то солидный пост, скажем, швейцара ночного ресторана в Гонолулу, что по воскресеньям плавать в море — нарушение закона? А у нас за этим строго следит полиция. Что тут делать?
Есть, правда, выход... Видите ли, близ нас проходит линия смены дат. На долготе Новой Зеландии и до островов Эллис, что к северу от нас, она условно передвинута к востоку. Тем, кто окончил школу, это хорошо известно. Некоторые утверждают, что если бы эта линия проходила у нас как следует — по 180-му меридиану, — то во время, на которое у нас приходится воскресенье, должен быть на самом деле понедельник. Таким образом, наше злосчастное, нудное, лишенное всяких развлечений воскресенье празднуется на Тонга не в надлежащий день. Правда, говорят об этом только между собой. Открыто против наших порядков не выступает еще никто, даже молодые люди. Но уже поговаривают, недовольство-то все-таки есть, ну, из-за недостатка земли, из-за машин, ездящих в воскресенье, что, хотя все тонганцы по конституции равноправные граждане, есть среди них и более равноправные...
...А возьмите таовалу. Самая тонганская деталь нашей одежды, правда? Красивая, конечно, традиция, и молодые люди вслух не протестуют против нее. Только они очень не любят, когда их заставляют носить традиционную циновку. А выйти без нее на улицы Нукуалофа все равно, что в Европе выйти без брюк. У нас, кстати, таовалу носили и тогда, когда вся Полинезия ходила нагой.
Оказывается, в этом райском на первый взгляд, миниатюрном королевстве назрели серьезные проблемы: не находящая себе места в жизни молодежь, пьянство, пренебрежение традициями.
Фатухелу близко принимал к сердцу проблемы своей страны.
— Так, по-вашему, ничего не может измениться во владениях Тубоу IV? — спрашиваю я.
— Не знаю. В нашей конституции сказано: «Пока существуют тонганцы, править ими будет король».
...После обеда меня ожидал вечер — длинный и пустой. Не оставалось ничего иного, как пойти погулять. Множество народу лениво и бесцельно прогуливалось у берега моря. В тени деревьев люди собирались на пикники. Преобладала молодежь, потягивавшая пиво из банок.
У причала Набережной королевы Салоте стояло судно, на котором я, еще не зная местных обычаев, намеревался поплыть на Лифуку. Несколько матросов и два полицейских скучали на жаркой палубе. По их словам, погрузка товаров должна была начаться в понедельник, а выход в море был назначен на вторник. Для меня это было слишком поздно.
Неожиданно на судне разразился скандал. Какой-то американец, поднявшийся на борт, хотел забрать свой багаж. Полицейские преградили ему путь. Воскресенье! Рассерженный американец раскричался:
— Это же мой багаж! Я сам понесу его, сам!
— В воскресенье в порту не разрешается ничего делать, — флегматично объяснял атлетического сложения полицейский. — Приходите, пожалуйста, после полуночи. Таков закон.