Капитан Валерий Мобильный пришел в «Гидротехотряд» после службы на морском флоте. Он плавал по Ангаре всего несколько навигаций, но, как мне говорили, некоторые участки реки проходил, что называется, с завязанными глазами.
Валерий выглядел по-домашнему в пуховом разноцветном свитере, без фуражки; высокий лоб с небольшими залысинами был медного цвета от ветра и солнечного загара. Капитан оказался человеком неразговорчивым и поддерживал беседу лишь кивком головы.
...Стремительно менялись картины берегов, одна стихия переходила в другую: то зеленая, а то и синеющая вдали тайга, огромные водные пространства, сливающиеся впереди с небом. Спокойный взгляд капитана, казалось, вбирает в себя весь этот простор, не суетясь, отыскивает в нем треугольник белого или кружок красного бакена на горизонте или трапецию створа, стоящую на крутом лесистом берегу. Разливы русла Ангары местами были необычайно широки, напоминали озера с тихой зеркальной водой. В них отражались небо, деревья и скалы. И вдруг бурные водовороты стремнин...
Капитан, перекрывая голосом шум мотора и воды, сообщил, что будет проходить Аплинский порог на полном ходу, так как катер с водометным двигателем на скорости более управляем. Катер несся прямо на скалу, которая возвышалась на правом берегу. Порог слева и вниз по течению бурлил водоворотами. У самой скалы, когда, казалось, еще секунда — и судно разлетится на куски, Валерий резко переложил руль, сделал поворот, и вскоре катер свободно покачивался на тихой воде...
На катере, кроме меня, находился еще Василий Григорьевич Шаповалов. Он сидел в рубке, рядом с капитаном, в форме, при полном параде, плавание было все-таки инспекционным, разведочным: ведь в скором времени предстояла ответственная операция проводки тяжеловесного трансформатора. Василий Григорьевич посматривал на лоцию, развернутую рядом с капитаном, и по сторонам, все ли находится в соответствии, на месте ли все судоходные знаки...
Шаповалова можно было назвать капитаном еще несуществующего Кодинского порта, где он обычно принимал грузы на единственном причале. Познакомился я с ним в первый день приезда, когда на небольшом катере мы спускались по реке к створу будущей плотины. Узнал от него, что прежде работал на Охотском море. Он, как многие моряки, оказался прекрасным рассказчиком, балагуром, и зачастую слушателю самому приходилось отличать были от небылиц. Василий Григорьевич с невозмутимым лицом делал паузу и после того, как люди разражались хохотом, начинал смеяться сам, словно до него последним дошла суть, а потом еще и добавлял: «Это, наверное, неправда — не может быть такого...»
На причалах в Кодинске я видел Василия Григорьевича в потертом рабочем кителе, в берете. Слышал, как он подбадривал одного молодого капитана, только что пришедшего на Ангару и тоже с морского флота.
— Не бойся порога,— говорил Шаповалов капитану, который совершал первые самостоятельные плавания по Ангаре,— чего его бояться, иди через него, не робей, он не любит робких, раз пройдешь, развернись да еще раз — чтобы он тебя помнил...
Когда инспекционное плавание было закончено, Шаповалов доложил начальству по рации, что судоходная обстановка на реке в порядке, тяжеловесный груз можно проводить.
Мы с Валерием отправились в обратный путь, в Усть-Илимск. К вечеру первого же дня Валерий заметил сигналы, которые подавал буксир, поднимающийся с баржей вверх по реке. Буксир работал винтом изо всех сил, баржа стояла на месте. Валерий пришвартовался к борту буксира, на его мостике помощник капитана, нервными движениями вытирая со лба и шеи пот, перекладывал руль: буксир водило из стороны в сторону на туго натянутом, как струна, тросе, который держала севшая на камни баржа. Ее занесло на камни на повороте. Были наложены дополнительные швартовые, которые соединили наш катер с буксиром. Машины обоих судов дали полный ход, и баржа потихоньку поползла...
Мы продолжили плавание. Катер с баржей шел рядом. Садилось солнце, пора было останавливаться на ночлег. Осторожно подбирались мы к крутому берегу, темнота уже поглотила оба судна. На фоне неба вырисовывались верхушки лиственниц и кедров, берег отбрасывал на воду глубокую тень, светлая полоса реки была далеко в стороне, казалось, мы блуждаем по лесу, ища подходящего пристанища. Матрос на носу буксира, освещенный прожектором с рулевой рубки, опускал в воду мерный шест в красных и белых полосах, выкрикивал на мостик глубины.
— Все ясно,— проговорил капитан
Место было глубокое и тихое, как раз подходящее для ночлега. Буксир уперся носом в камни, затем тихонько привалился к нам бортом, вслед за ним течением прижало к берегу баржу. Швартовый трос закрепили за дерево. В иллюминаторы смотрела таинственная таежная темень, судовые машины не работали, за бортом мягко шуршала вода, с берега ползли невнятные лесные шорохи. Небо, вода, лес — все превратилось в глухую осеннюю ночь, только горели на палубе опознавательные огни, со стороны они были похожи на угли догорающего костра.