Вертолет описывает круг, под нами проплывает довольно большое озеро, затем группа соединенных между собой озерков, наконец появляются лошади, палатки, снующие около них люди Ми-4 зависает над подготовленной площадкой, и я в иллюминатор вижу Валеру и Верочку Аверьяновых, по-видимому, предупрежденных о моем прибытии..
Где то под вечер Валера приводит двух лошадей: молодую кобылу Зорьку и старого спокойного мерина Бурчика, на котором я должен буду проехать от кальдеры Узона до Верхнегейзерных горячих источников — конечной точки нашего маршрута. Под сочувственные Верочкины вздохи меня, как ребенка малого, сажают в седло, то и дело поправляя очки, вскарабкивается на Зорьку Валера, и мы трогаем в сторону Восточного фумарольного поля, или Чертова болота, как называют его охотники. Можно было бы, конечно, и отдохнуть в палатке, но Аверьянов хочет, чтобы Бурчик привык ко мне перед дальним маршрутом, а более всего ему хочется рассказать о том, что он думает о тайне Долины гейзеров. Ведь именно отсюда, из кальдеры Узона, минуя сопку Открытую, можно выйти в долину — это тот маршрут, которым мы пойдем завтра.
Совсем недавно я в «Правде» прочитал, что при испытании скважины, пробуренной на склоне вулкана Кошелева, ударила струя перегретого пара с давлением в устье в 36 атмосфер. Его температура на глубине свыше 250 градусов Цельсия. Много это или мало? Судите сами: одна такая скважина способна обеспечить работу турбины мощностью три с половиной тысячи киловатт.
А что таит в себе кальдера Узона со своими обширными фумарольными полями? Тогда я еще не знал, что буду писать об этом, и поэтому как-то не задумывался о поистине гигантском энергетическом потенциале Камчатки, а интересовало меня одно — тайна Долины гейзеров.
— ...Вот смотри,— Валера остановил Зорьку, автоматически поправил очки и повел рукой вокруг,— эта кальдера известна охотникам-камчадалам давно, очень давно, уж больно здесь охоты богатые, однако они старались не водить сюда людей, которые по своей неопытности могли погибнуть вместе с собачьими упряжками. Вода то в озерах теплая, фумарольные поля тоже едва-едва на себе снежок держат — вот, случалось, и попадал какой-нибудь неудачник в ловушку. Или под тонкий ледок проваливался, или, того хуже, в горячую грязь засасывало. Отсюда и слава дурная пошла об этом месте — Чертово болото.
Не знаю, может быть, и прав был Аверьянов, но мне почему-то тайна Долины гейзеров кажется более романтичной и глубокой. Вроде той, которая окружает пихтовую рощу, что сохранилась еще от доледникового периода. Как это могло произойти? На вопрос ответить никто не может, хотя рощу изучала не одна группа ученых. Мне же хочется верить древнему преданию, которое гласит, будто всякий, кто прикоснется к этим деревьям, погибает, причем далеко не своей смертью. И лес этот вырос над телами тех камчадалов, которые, не сумев побороть голод, настигший их: сдирали лиственничную кору, поедали ее и умирали на этом месте.
Утро встречает нас ярким, брызжущим солнцем и хорошим настроением. Я пытаюсь пройтись без костылей, но из этого ничего не получается, и под утешительные взгляды ребят меня сажают в седло, к луке которого приторочены костыли, мы прощаемся и трогаемся в путь...
Но вот наконец и стоянка деда. Отсюда, с северного склона сопки Открытой, мы должны спуститься в правый исток речки Гейзерной, а затем далее вниз по ее долине. Илья Петрович, видя мою беспомощность и далеко не спортивный вид Аверьянова, предлагает заночевать здесь, чтобы утром отправиться дальше. Мы с радостью соглашаемся, дед с Аверьяновым разнуздывают лошадей, Верочка копошится у костра.
Все это время я искоса поглядываю на деда и нахожу в нем что-то новое, непонятное мне. Дело даже не в черной плотной повязке, которая закрывает пустую теперь глазную впадину и кое-как прячет под собой глубокий, рваный, красный еще рубец, перехлестнувший почти все лицо. Нет. Видно, затосковала душа моего деда по охотничьей жизни, в которую ему уже возврата нет.
На другой день мы добираемся до Верхнегейзерных горячих источников, конечной точки нашего маршрута, где нам предстоит провести два месяца. Поначалу Аверьянов решает разбить лагерь у самого истока речки, однако Илья Петрович довольно быстро доказывает ему, что палатки надо поставить гораздо ниже истока, так как вверху вода «почти кипяток и паря может ошпариться». Мы спускаемся пониже, Громов изредка пробует рукой воду, наконец говорит: «Тут, однако, надо», и я кое-как сползаю с лошади.