15 марта 1979 года. Выскочить из вертолета и добежать до обрыва — дело минуты. И вот мы стоим на высоте семидесяти метров, а снизу доносятся приглушенные расстоянием звуки: то нарастающий, то слабеющий шум, вкрадчивое шуршание, глухие удары. Вдоль северного берега острова Генриетты, с которого нам предстояло стартовать, желтой нескончаемой полосой двигался лед.
— Триста метров — что за расстояние! — воскликнул командир вертолета Плотников.— В одно мгновение вас перенесем. Я даже машину не буду сажать, зависну, а вы прыгайте.
— Мы должны стартовать с земли,— ответил я.
Съемочная группа улетела, 10 человек остались. Снегирев и я от домиков — раньше здесь была полярная станция — спустились по довольно крутому леднику, обрывавшемуся в море 3—8-метровой стеной. Подошли к самому узкому месту ледяного потока — метров шестьдесят-восемьдесят, не более.
После обеда Мельников занимался профилактикой радиостанции, остальные наладили лыжи и пошли на разведку. Дул сильный ветер, мороз был под тридцать, и многие из нас в этот вечер обморозили щеки.
Солнце ушло, и полоса льда стала серой. Мимо нас проплывали заснеженные поляны. На них виднелись холмы — обтаявшие летом торосы. Володя Рахманов измерил скорость их движения.
— Три километра в час!
Поднялись на скалы восточного берега. Стоять здесь, над пропастью, жутко. Казалось, что ветер вот-вот изменит направление, ударит в спину, и ты тотчас сорвешься вниз.
Мимо домиков прошли к северозападному мысу. Темная мрачная болотная трясина лежала у подножия чешуйчатых скал. Льдины не двигались. Прямо, словно бамбук из воды, вырастали струи густых испарений. Затем они как бы теряли прочность, поддавались ветру, клонились. А еще выше, над раскачивающимися стеблями, носился дым.
Прежде чем войти в дом, я поглядел на полосу льда, бегущую вдоль берега. Она стала шире. Завтра в 10 часов с острова Жохова вернется вертолет. Теперь, когда видно, что пути отсюда нет, может быть, использовать его?
16 марта. Двинулись на запад. Большой айсберг, словно могучая плотина, застыл недалеко от берега.
— Переберемся на лодках к нему, потом дальше,— предложил Давыдов. Мысль казалась дельной. Справа от айсберга движение почти замерло, тут густо скопился мелкобитый лед, а слева и позади чернела вода. В прежних наших маршрутах уже случалось такое — переправа в два этапа. Вначале на плавающий остров, потом дальше. Однако произошло непредвиденное. Медленно могучая крепость стала крениться. Мы затаили дыхание. Наконец ледяная громада опрокинулась. Справа тотчас возник круговорот, в который затягивало снежные комья и обломки льда.
Все думали об одном и том же: что было бы, окажись мы на этой столь надежной на первый взгляд ледяной горе. Я сильно нервничал. Казалось, один за другим исчезают все приемлемые варианты.
Прошли еще дальше к западу. Плыли большие и маленькие льдины. Повсюду крутые скользкие обрывы. Поддерживая друг друга, мы залезаем на огромные кубы льда, спускаемся. Страх — вдруг что-нибудь случится — не покидает меня. Я боюсь за себя, за ребят, хочу всех видеть и точно знать, что никто не оступится, не сорвется и несчастье не произойдет еще до старта. Наладить переправу здесь — дело на редкость трудное. Да и не очень понятно, куда пристанут лодки — противоположный ледяной берег тонет в дымке. Не получив ответа на вопрос — что же делать? — мы отправляемся завтракать.
Через два-три часа прилетит вертолет. Он заберет последних провожающих, мы останемся одни. Сколько дней ждать? Может, лучше уж рисковать сейчас. Вертолет на берегу — не тот ли это тыл, который надо было бы предусмотреть, знай мы, что здесь творится! Очень спешим. Поторапливаю товарищей. Будем стартовать. Ребята, наверное, довольны — хорошо, когда начальник решителен.
Вот так мы встречаем утро...