Я вспомнил его рассказ о плетке Паломеке. Снова наступила тишина, которую нарушали только хлопки парусов.
— Я сказал тебе,— произнес индеец, когда мы вновь начали ходить взад-вперед по палубе.— Гуоттарол — единственный, кому я сказал всю правду.
— Почему?
— Я не знаю. Раньше думал, что знаю.
— Из-за гибели моего сына?
— Да.
— Из-за твоего крика?
Индеец понуро опустил голову. Едва заметно кивнул. Я пробормотал:
— А сейчас ты не знаешь... Я что-то тебя не пойму!
— Ты должен понять себя,— сказал индеец.— А меня... может быть, во мне и понимать нечего.
Он вздрогнул. Думаю, что причиной была не только ночная прохлада.
— Ты изменился,— заметил я.
— Да.
— Раньше ты казался уверенным в себе человеком.
— Я ошибался,— сказал индеец.— Да простит бог-солнце мою гордыню. Крик... Это единственное, что у меня осталось. Единственное, чем я мог ответить миру, в котором был чужой грезой. Я знал крик. Думал, что знаю его. Его смысл. Его источник. Его великую силу.
— Я слышал твой крик,— напомнил я ему.— Невероятный. Леденящий душу. Твои враги обезумели от него.
— Но он не свел с ума тебя, Гуоттарол. Я смотрел на него, не отрывая взгляда.
— И это означает, что я бог?
— Нет,— сказал он совершенно серьезно.— Это означает, что я человек.
Он отвернулся. Пошел прочь, не пожелав мне доброй ночи. На верху крутого деревянного трапа, ведущего к его каюте, он на мгновение остановился.
— Обычный человек,— повторил он.— Не Золотой.
— Но в том крике звучал голос твоего бога?
— Не знаю. Думаю, что нет. Уверен, что нет. Я воскликнул:
— Но то был нечеловеческий крик!
Так и не поворачиваясь ко мне лицом, он пожал плечами. В первый раз этот жест не вызвал у меня раздражения.
— Я кричал от страха,— сказал индеец.
Восемь склянок. Конец средней вахты. Свеча гаснет и чадит в оплывах воска. В каюте темно от табачного дыма. Рука до боли устала писать.
О сердце, сможешь ли ты жить, зная, что солнца нет? Что никогда не было и не будет ни солнца, ни золота, ни прииска, ни смысла? Что индеец сказал правду? Что правда оказалась всего лишь лунной дорожкой на воде? Что я отдал мою жизнь и пожертвовал моим старшим сыном ради погони за лунным светом, ради сказки, сотканной из сказок других людей, ради грезы, которая была к тому же не моей?
Возрадуйся уготованным тебе вечным мукам.
29 апреля
Ветер не дает нам пощады. Теперь я не жду ее ни от кого.
Итак, мы мчимся. Все время на восток. С Новым Светом покончено, он остался позади, за нашими спинами — отринут. А впереди этой «Судьбы» — моя другая судьба. Старый Свет, с которым предстоит заново свыкнуться. Там мои истоки. Там мой конец.
Живу я самыми обыденными заботами. Меня занимают тысячи мелких дел корабельной жизни в плавании. Сегодняшнее утро я провел с нашим плотником, мистером Маркэмом, присматривая, чтобы он прибивал новую кожу к износившимся помпам гвоздями с широкими шляпками. Днем я осматривал хозяйство нашего бондаря: бочки, обручи, заготовки. Потом стоял с боцманом на мостике и наблюдал, как юнги учат румбы компаса. Вместе с капралом разводил вахты. Строго говоря, все это не нуждается в моем участии. Я нуждаюсь в этом. Иначе сойду с ума.
Перед кораблем летят буревестники. Крылья их похожи на гнутые железные прутья.
Плывем со скоростью восемь узлов.
Вечером заморосило. Эти брызги с небес трудно отличить от водяной пыли, которую ветер сдувает с волн и гонит по морю, словно дым.
Я зашел в каюту Сэма Кинга, за которым ухаживает Робин. Худшее, несомненно, позади. Мой старый друг быстро поправляется. Сегодня вечером он съел тарелку риса, приправленного корицей и маслом, и выпил кружку подслащенного имбирного отвара. К сожалению, вместе с силами к Сэму возвращается желание говорить со мной о гнусном Хеде и его мерзавцах. Меня эта тема уже не интересует. Боюсь, я был излишне резок с ним: сказал, что удар по голове отшиб у него все, кроме памяти о подонках, и оставил его беседовать с моим пажом.
Славный, добрый, услужливый Робин! Если потребуется, он будет, щипля себя за ногу, чтобы не заснуть, слушать речи Сэма всю ночь. Пусть он и груб иногда, но насколько же он лучше, чем я в его возрасте! Милый Робин. Мне повезло, что он со мной в этом плавании. Прекрасный юноша.
1 мая
Море неспокойно и изменчиво. Только ветер постоянен. Над нами с подветренной стороны, широко раскинув черные как смоль крылья, плывет альбатрос — кажется, он спит в воздухе. Отдав себя на волю ветра, он летит безо всяких усилий.