— Но вы обещали рассказать о своем эксперименте,— напоминаю я.
— Уже поздно, отложим на завтра. В лесу и расскажу, нагляднее чтобы было...
С проселочной дороги сворачиваем на едва приметную среди деревьев тропинку. Идти становится труднее. Впереди размеренно вышагивает Пажетнов, а я думаю о том, что ему повезло в жизни на серьезных учителей. Первым был столяр, дед Зинченко, о котором Валентин Сергеевич вспомнил сразу, как только я попросил его рассказать о себе. Как выразился Пажетнов, сознательная жизнь его тогда и началась. Как-то столярам заказ дали — ручки для лопат сделать. Большинство рабочих рубанком заготовку «шуранут» — и в сторону. А дед каждую осматривал, если попадалась с сучками, то браковал. Потом не спеша выбранную заготовку обстругивал, шкуркой наждачной чистил. Вокруг смеялись: «Что ты, дед, для Эрмитажа ручки делаешь?» А тот спокойно, с достоинством отвечал: «Не могу халтурить, соблазну раз только поддайся — пропал человек. То, что делает Зинченко, должно быть на совесть». На всю жизнь запомнил эти слова Пажетнов. Понял, что для старика существовало не просто дерево — материал, а средство выражения самого себя. Работа с деревом для Зинченко была, говоря словами Валентина Сергеевича, «обоюдным уважением друг к другу». И после, за что бы Пажетнов ни брался, делал добротно, на совесть. Такое отношение к труду ковало и его характер — упрямый, стойкий, и это ему вскоре очень пригодилось.
Во время службы в армии увлекся Валентин Сергеевич гимнастикой. Но однажды сорвался со снаряда. С тяжелой травмой положили его в госпиталь. Врачи сказали — хочешь ходить, начинай двигаться, несмотря на боль. Пажетнов мог передвигаться лишь на четвереньках. Тогда привязал он к коленям и локтям дощечки и по 18 часов в сутки, намертво сцепив зубы, чтобы не закричать, измерял вдоль и поперек больничную палату. Когда же его выписали, на полу остались от таких тренировок отполированные углубления.
Уволившись в запас, Валентин поехал в Сибирь, где четыре года добывал пушнину. По три месяца из тайги не выходил. Он сумел окончить заочно Всесоюзный сельскохозяйственный институт, защитил диссертацию. И вот уже более пятнадцати лет работает в Центрально-лесном заповеднике. Вся его предыдущая жизнь стала как бы прологом к эксперименту с медведями — провести с ними в лесу два года не каждый решится и не каждый сгодится. Пажетнов к нему был готов...
— Привал,— командует Валентин Сергеевич, сбрасывая рюкзак на траву. И я с радостью освобождаюсь от своей поклажи, растягиваюсь на мягкой пружинистой траве. Над головой тихо перешептывается листва деревьев, где-то рядом журчит ручей — красота. Вполне возможно, что поблизости притаился, наблюдает за нами и хозяин леса. От этой мысли лирическое настроение моментально исчезает. Я поворачиваюсь к Пажетнову и спрашиваю:
— Выходит, умный зверь — медведь?
— А иначе,— пожимает плечами Валентин Сергеевич,— чего бы это народ складывал про Михаила Михайловича Топтыгина столько басен, песен, сказок. А пословиц — так и не перечесть. Да меткие какие! У многих народов по поверью медведь прежде был человеком-богатырем, которого злой волшебник превратил в зверя. Некоторые охотники в старину, встречаясь с ним, просили прежде извинения и только потом убивали...
Сейчас ученые уже установили, что по своему развитию медведь стоит на третьем месте после дельфина и обезьяны. Полное одиночество и разобщенность с представителями своего рода сделали косолапого суровым и молчаливо-угрюмым. Медведи питаются в основном кореньями, ягодами, плодами, грибами, хотя в их меню входит и мясное блюдо... Причем у них довольно изысканный гастрономический вкус — червивый гриб есть не станут. К тому же зверь очень чуткий и осторожный. Известны случаи, когда медведи годами жили на виноградниках, а хозяева плантаций даже не подозревали об этом. За триста метров косолапый способен услышать любой незнакомый звук и вовремя принять меры предосторожности. Но вот бывали и такие случаи. Нападал медведь на лошадь или корову, и если сразу свалить не мог, то в драке до того входил в азарт, что не замечал иногда, как верхом на своей добыче въезжал в деревню, к изумлению жителей...
После короткого отдыха мы снова отправляемся в путь. Теперь и тропок нет, продираемся сквозь буреломы, густой кустарник... Самая настоящая глушь. Но именно в такой чащобе и должен обитать хозяин леса. Каково же было мое изумление, когда часам к пяти вечера перед нами открылось овсяное поле, окруженное со всех сторон деревьями.