Удивительны причуды памяти! Губин мог забыть то, что делал вчера, но то, что было пятьдесят лет назад, когда шли в Чащу, помнил в мельчайших подробностях.
...Спустя какое-то время я получил от Губина письмо: «Приезжай, когда черемуха зацветет и река задумается. Будем чаи гонять и беседы водить. Белые ночи — долгие беседы. Давай поспешай, а то годы мои далеко ушагали...» В этом же письме он сообщал, что в Чаще не так давно был пожар, многие сосны пострадали. Но воздушные пожарники вроде поспели вовремя. Теперь за Чащу можно не беспокоиться.
Но вырваться на «долгую беседу» мне не пришлось: то ли текучка заела, то ли спешные дела какие, теперь уже не помню... Прошло еще несколько лет, и я получил известие, что Александр Осипович умер. Не болел ничем и на здоровье не жаловался, а просто лег спать и не проснулся. Тихо ушел из жизни охотник, следопыт и сказитель, верный хранитель Берендеевой Чащи.
2
После известия о смерти Губина я неожиданно отчетливо понял, что, если сейчас не сумею осуществить свою давнюю мечту, на ней можно поставить крест. И ранней весной 1986 года, поспешно собравшись, снова отправился на Пинегу, чтобы встретиться со старожилами и разведать окончательно все подходы к Берендеевой Чаще.
О лесном урочище мне рассказали 84-летняя жительница деревни Ефимово Агния Ивановна Тюпина; здешний охот-техник, недавно вышедший на пенсию Геннадий Максимович Думин (между прочим, дальний родственник Губина), а также инженер Выйского леспромхоза, молодой, в сущности, человек Николай Иванович Шарапов. И если первые двое все свои познания черпали в основном из дней давно минувших — послереволюционных и послевоенных, то Шарапов буквально сразил меня сообщением, сказав, что всего месяц назад вернулся из Пришвинского леса.
Но все по порядку.
Агния Ивановна Тюпина:
— Отец охотник был у меня, ако у нас все охотники. Петли на птицу ставили, дробовиком ее доставали — много тетер да рябков тогда водилось. Иной раз по семьсот штук за сезон привозили, а сдавали их тамошнему купчине Мелюкову Петруше. Воз рябчиков да воз тетер — разве плохо жить-то? Что на хлеб обменяем, что на одежу... Рябков — их еще «питенбурами» звали — перекупщики в Питер везли, на стол к высокому обчеству, а тетер — тех мы сами поедали. Отец мне говорил: «В Чаще мы рябчиков берем, в Чаще. Едомы там хорошие, много всякой пищи для птицы есть». С нашей деревни туда все мужики ходили: кто в саму Чащу, а кто и подалее, на реку Вашку, к зырянам. В Чаще-то, отец сказывал, они и встречались с зырянскими охотниками. Путики-дорожки ихние там сходились: встретятся, посидят, покурят и разойдутся. А когда и вместе зачнут охотиться. Честный был народ, обиходный. Если увидит зыряна птицу в чужом силке — никогда не тронет. И в избушках лесных у них всегда порядок был: сами жили чисто и других к чистоте приучали.
Тебе о Пришвине-то сказывать али нет? Ну, тогда слушай. Небольшого росточка он был мужчина, бородка клинышком, приветливый такой и шутник большой. Я ведь ему обеды готовила, как он с Чащи-то вернулся. И было это на реке Вые, в деревне Окулово, я там уборщицей в конторе лесопункта работала. Помню, к нему мужики наши ходили. Сидят, рассказывают, а он тетрадочку достанет — и все пиша, пиша. Вечером чаю напьется, окошко раскроет да и попевает с радости. Я тут и осмелела, как попевает-то, спрашиваю его: «Как там Чаща-то, велик ли лес? И вправду ли говорят, что он бытто заговоренный?» — «Ой,— говорит,— хозяюшка, лес до того чуден, как в сказке побывал. Промеж сосен-деревьев не то что березку — уду и ту не пропихнешь, один сплошной частокол. Вот какой лес!..» Геннадий Максимович Думин:
— Когда к нам Пришвин-то приезжал? В 35-м, говоришь? Нет, не помню. Видать, с войной всю память смыло. А может, тогда в лесу робил или на сплаве. Я ведь с детства к охоте приучен, считай, всю жизнь по лесам шастал. Хоть в Чащу, хоть на Вашку — куда хошь выведу. На Вашке (в республике Коми это) у нас сенокосы были, две избы стояло, кроме пинжаков (пинежан.— О. Л.), никому там косить не дозволялось. Место так и называлось — Пинебаза. Почему так далеко за сеном ходили? Да потому, что в лесопункте и колхозе тогда около двух тысяч лошадей состояло, надо было их чем-то кормить. А сено на Вашке было хорошее, заместо овса шло, баское сено...
Так, давай считать: 37 километров это до Коды, там сейчас лесопункт. Потом до Заломской просеки, где Чаща начинается, еще километров тридцать, а от Чащи лесными тропами до Вашки все сорок набегут. И две речки еще надо перейти — Каргаву и Порвеш...