Сухой и высокий, с деревянным ящиком в руках, он подошел к «пятачку», и ребята сразу оживились.
— Ты с нами едешь, Володя? — спросила Савельича Люда — мастер участка, и, когда тот кивнул, кто-то из ребят заключил:
— Значит, порядок.
Женщина нашла наконец «дядечку, который вставляет стекла», и, показывая на один из домов, о чем-то говорила с Савельичем. «Ладно, — сказал мастер. — Сделаю вечером».
Бригады рассаживались в автобусы. Кажется, Савельич сразу приметил новенького. Сергей выделялся среди остальных чистой спецодеждой, без складок, куда ветер вгоняет пыль, своей молчаливостью. Две подружки на переднем сиденье, перешептываясь, поглядывали на него.
Обогнув бухту, автобус мчался по равнинному берегу на дальнюю сопку. Проехали маленький мост через речку Глинку и вскоре, свернув с дороги, въехали на строительную площадку подстанции. Пока это лишь бетонный фундамент и торчащая из него арматура, доски да деревянные столбы вокруг. Предстояло подстанцию обшить тесом.
Савельич сразу занялся делом. Вытащил из своего ящичка рулетку, измерил расстояние между столбами, затем высоту столбов и сказал:
— Начали.
Одних ребят поставил распиливать тес по размеру, вторую группу — прибивать распиленные доски к столбам, и сам, взяв тес и гвозди, ловко вколачивая доски между столбов, начал двигаться навстречу.
— А ты начни с костра, парень, — сказал Савельич. — Бери отходы.
Сергей быстро наколол дров, сложил костер из коротких полешек, достал из кармана какую-то бумажку и зажег, но на сильном ветру бумага в момент сгорела. Сергей встал на колени с подветренной стороны, что-то еще зажег и долго и бесполезно пытался выдуть пламя. Савельич наблюдал некоторое время, затем подошел, молча нащепал лучины, поджег и сказал:
— Рви полынь. Стебли сухие, хорошо горят.
Пока Савельич поддерживал огонек, Сергей нарвал охапку полыни, накрыл костер, и сушняк вспыхнул, обдав сухой и морозный воздух горьковатым теплом. Сергей глотнул этот дымный воздух и вдруг заторопился, бросился к сопке, к траве и начал быстро-быстро рвать охапками и все подкладывал, подкладывал в костер, впервые, наверное, почувствовав настоящий запах земли и весело оглядываясь на ребят, на Савельича; все носил и носил в костер, и слушал треск пламени, и подставлял всего себя дыму, словно хотел, чтобы все тело прокоптилось и чтобы даже ночью, в постели, радоваться этому неожиданному и простому аромату полыни.
Семь дефектов
Несмотря на то что «Приморье» ошвартовано к берегу и здесь живут строители, на судне неукоснительно соблюдается корабельный устав. Несут вахту, работают в машинном отделении, драят палубу... Ребята не хотят жить на берегу. На судне лучше. В каютах свет, вода, тепло, а на берегу надо топить печь, греть воду. А здесь и душ, и кают-компания, и шахматы, книги...
В коридор из кают-компании доносятся фортепианные звуки и голоса. Чтобы не прерывать разговора, осторожно вхожу, неплотно закрываю дверь.
Ребята полукругом стоят у инструмента с открытой стенкой, за которым сидит седой старичок в тельняшке.
— Все смотрят кино, но я, конечно, не выдерживаю и в темноте подхожу к верзиле. «Ты что делаешь?» — спрашиваю. «Сижу», — говорит. «Нет, ты, во-первых, не сидишь, а лежишь, а во-вторых, ты лежишь на «Блютнере».
Было неожиданностью встретить здесь, на строительстве, настройщика пианино. Он ловко орудует пальцами, разбирая молоточки, а ребята смотрят на него, как, бывает, собираются вокруг живописца на улице.
Настройщик поглядывает поверх очков на парней и продолжает объяснять:
— Это последний Блютнер. Сейчас он живет в ГДР. Он коммерческий директор фортепианной фирмы. ...Чугунные рамы у них остались от старых «Блютнеров». Самый старший, Адольф Блютнер, жил во Франкфурте-на-Майне.
Он так увлечен своим делом и рассказом, что, наверное, и сам не замечает, как объединяет живого Блютнера и инструмент в одно целое.
— Правда, у современного «Блютнера» все время в молоточках оси выскакивают.
Он осторожно снимает фетровый молоточек, чистит щеточкой и, понимая, что все следят за его руками, поясняет: