Предчувствия грандиозных духовных потрясений, как известно, нашли место и в творениях другого знаменитого римлянина, современника Вергилия — Сенеки. И вот перед нами сам Сенека в изображении древнерусского художника.
По соседству с римлянами на паперти Благовещенского собора — великие греки: творец «Илиады» и «Одиссеи» Гомер, или, как его называли в Древней Руси, Омирос; философы Зенон, Диоген, Платон, историк и автор «Моралий» Плутарх...
На одной из дверей собора мы еще раз встречаемся с персонажами эллинской и римской истории. Здесь уже знакомые нам сивиллы, на соседних медных листах — Омирос, Платон, Диоген, Плутарх.
От Благовещенского — наискось через соборную площадь — белокаменный массив Успенского храма. Если входить в него через южные врата, на темных створах разглядим полуистершиеся надписи тусклого золота: Менандр, Анаксагор, Платон, Вергилий.
Врата Успенского собора — также XVI век. Многие из мудрецов в необычных головных уборах: у одного островерхая шляпа наподобие тех, в каких теперь изображают восточных магов или «звездочета и скопца» из пушкинской сказки; у других шляпа, напоминающая скоморошью, — с тремя развевающимися лоскутами, на которых болтаются бубенцы. А в руках опять свитки с надписями. Каждая фигура замерла в стремительном порыве. Все быстро идут, спешат высказать что-то, донести и сообщить свое слово.
В прошлом столетии проживал в Москве дотошный и вездесущий историк Иван Снегирев. Не было, кажется, в городе такого старого здания, которого бы не осмотрел, не ощупал острым глазом этот неутомимый исследователь. От него касательно нашей темы остались два верных свидетельства: языческие мудрецы были изображены в XVII веке на стенах церкви Флора и Лавра, что на Зацепе. И еще любопытная старинка, тоже из допетровских времен, — соборная паперть Новоспасского монастыря, а на ней смотри — «на правой стороне: Орфей, Омир, Солон, Платон и Птоломей; а на левой: Аристотель, Анахарсис, Плутарх, Иродиан и Ермий». Храма Флора и Лавра ныне нет, а насчет Новоспасских антиков все достоверно. Фрагмент фрески с изображением Аристотеля с описанной Снегиревым паперти выставлен теперь для обозрения в Государственном Историческом музее. У знаменитого ученика Платона и наставника Александра Македонского окладистая седая борода.
Сейчас многое невосстановимо за давностью лет и обилием потерь. Большинство маршрутов, по которым языческие «гости» из двух главных храмов столицы разбрелись по семи холмам «Третьего Рима», видимо, навсегда стерлось. Но и сохранившегося достаточно, чтобы уяснить: перед нами не кратковременное увлечение нескольких живописцев, не поветрие художественной моды, а скорее традиция.
Итальянские впечатления
Среди старых настенных сюжетов Снегирев отметил и описал изображение еще одного эллина. Но о нем следует сказать особо. В Москву он попал иначе, чем его знаменитые единоплеменники, хотя тоже в XVI веке.
Он пришел сюда не как предание, не как загадочный образ иной цивилизации. Пришел живой к живым. И его многотрудная судьба многое нам прояснит во все еще неотчетливой истории сивилл и языческих мудрецов из московских соборов.
...Михаил Триволис видел своими глазами бурлящую Италию конца XVI века. То был не просто конец века — катастрофический финал всего западного средневековья. Италия подводила под средневековьем окончательную черту, а точнее — вычеркивала его напрочь из своей памяти.
То, что мы теперь кратко именуем Возрождением, перед юношей из греческого захолустья развернулось панорамой идеологического столкновения двух эпох. С обезлюдевших руин повергнутой мусульманами Византии стремительно перекочевывали в Италию бесценные книжные сокровища — списки платоновских диалогов, Гомеровы поэмы, пьесы афинских трагиков, трактаты по истории и геометрии, по военному искусству и коневодству. Пленительная античность была у всех на устах. У нее заново учились жить, мыслить, наслаждаться солнечным светом, любить женщин.
Университеты спешно обзаводились классическими библиотеками. Переводчикам с греческого и забытой итальянцами латыни выплачивали громадные гонорары. Учреждались академии по образцу Платоновой. В честь величайшего философа Афин были установлены даже особые празднества. Признаком хорошего тона стало называть рай Олимпом, ад — Эребом, монахинь — весталками, кардиналов — римскими сенаторами. В великосветских кругах не скрывали своих языческих симпатий и откровенно подшучивали над догматами официального вероисповедания, которые в силу своей элементарности годны, пожалуй, лишь для старых женщин и неучей. Один из кардиналов, обращаясь в поэтических строках к юношам, рекомендовал им вместо весьма проблематичного общества небесных праведников вполне осязаемую компанию прелестных девиц. В живописи алтарей появились изображения, недвусмысленно напоминающие известных городских блудниц.