Искусство с того дня, как пришел в Шушу Вагиф, стало доминантой жизни города.
«Закавказье снабжает музыкантами и певцами Шуша, эта блаженная родина поэзии, музыки и песен; она служит консерваторией для всего Закавказья, поставляя ему для каждого сезона и даже месяца новые песни и новые мотивы», — писал известный историк культуры А. Карганов в 1908 году.
Шушинскому мальчику Касуму было 13 лет, когда убили Вагифа. Был ли он учеником великого поэта, сказать трудно, но сам он впоследствии, уже один из известнейших поэтов Востока, имя которого называли рядом с именами Саади и Хафиза, считал себя преемником Учителя. Неотделима от Шуши судьба одной из образованнейших женщин XIX века, Хурашид Бану Натеван. Дочь карабахского хана, после смерти отца правительница Карабаха, Натеван прославилась утончённейшими газелями — «печальными и прекрасными, как закат», вошедшими в сокровищницу мировой поэзии. В Шуше вырос великий Навваб — поэт и художник, астроном и плотник, химик и математик, создавший классический труд о народной азербайджанской музыке. В Шуше родился классик армянской литературы Григор Тер-Ованесян. Шуша одарила Восток великими народными певцами: Гаджи Гуси, за которым приезжали из дальних стран с приглашением на свадьбы и торжества; Абдул-Баги Зулаловым — «певцом любви и красоты», Джаббаром Карягды, которого Есенин, однажды услышав, назвал «пророком музыки Востока».
В Шуше родились народные артисты Азербайджанской ССР певцы Сеид Шушинский и Хан Шушинский, которого Карягды называл «лучшим певцом будущего». Шуша — родина несравненного Бюль-Бюль Мамедова, народного артиста СССР, одного из выдающихся певцов и музыкантов нашего века.
Город, рожденный только как крепость, стал городом театральных представлений и поэтических диспутов, музыкальных вечеров и философских споров. И когда читаешь строгие статистические данные, собранные Академией наук, — в XIX веке в Шуше было 95 поэтов, 38 певцов, 22 музыковеда, 16 живописцев, 18 архитекторов, 5 астрономов — то действительно рисуется Шуша в некой античного аромата дымке, городом пылких юношей и мудрых стариков. Городом, где трудно представить себе душевную скаредность и речи глупцов.
...Подножье памятника Вагифу было выложено гладкими плитами. На плитах стояли массивные деревянные чурбаки. Они казались постаментами, подготовленными под скульптуры. Я сказал это Тофику, скромно гордясь своим образным мышлением. Ни слова не говоря в ответ, Тофик приподнял один «постамент», поставил рядом с другим, сел и приглашающе хлопнул ладонью по соседнему чурбаку.
— Вот что это, — сказал Тофик. — Чтобы вот так, просто так можно было посидеть здесь. Покурить. Поговорить... Вначале мы такие чурбаки поставили там, где был дом Вагифа. Распланировали площадку, камнем выложили, а на камни — вот такие же чурбаки. А их — на дрова. Не поняли. Что делать? Не плакаты же вешать. Думали, думали — надумали. Чурбачки новые поставили и попросили стариков на них посидеть. Покурить. Поговорить...
Потом я видел этих стариков на площадке Вагифа. Спокойные и строгие, они покуривали великой крепости табак из маленьких черных трубок, перебирая четки, как прошедшие свои дни. Тофик подошел к ним. Старики что-то начали говорить Тофику, внимательному, почтительному.
— Все о воде разговоры, — сказал Тофик, когда старики отпустили его.
Вода всегда была средоточием всех проблем города. Город возник как крепость. При закладке его не учитывалось то, что стихийно в те времена всегда ложилось в основу будущей жизни, — ни выгода торговых путей, ни обилие воды, ни старинные традиции обитателей этих мест, ибо на вершине скалы не жил никто.
Но крепость — вопреки, казалось бы, всему — стала богатым торговым городом, на долгие годы столицей всего Карабахского края. Здесь жили хлебники и войлочники, медники и мыловары, часовщики и чеканщики, ковроделы и ювелирных дел мастера. Сюда приходили караваны с товарами всего Востока. На шушинских базарах — многолюдных и обширных — можно было увидеть ширазский табак и хоросанские смушки, текинские ружья и исфаганскую парчу, кашенский шелк и тебризские накидки, багдадские коренья и шамский шелк. В городе было все, чем славны были старые восточные города. В городе не было воды.
Дважды в день — в любую погоду — женщины с огромными кувшинами на плечах спускались головокружительным обрывом к речке Халифалы — в немногочисленных городских колодцах вода была соленой. Первый водопровод длиной в семь верст был построен лишь в 1871 году тщанием благородной Натеван — Тофик говорил, что до сих пор старые шушинцы водопровод Натеван называют «родником ханской дочери». Но этого водопровода не хватало для 30-тысячного города. В 1896 году купец Татевос Тамиров проводит новый, 18-километровый водопровод — со склона горы Сары-Баба.