Прошло, наверное, часа полтора, слышим команду командира: «Катеру подойти к борту». Катер подошел, и он позвал старшину рулевых... Фамилию его не помню. Командир передал ему свои ордена, китель и какие-то документы. Внешне Дмитрий Алексеевич был очень спокоен, Таким он мне и запомнился, как сейчас вижу.
Потом старпом посмотрел на нас и говорит; «Чего стоите? Давайте на катер». Мы с Володей спустились. Командир по рупору приказал: «Отходите». Мы не успели сделать и несколько гребков, как слышим снова команду... и вот здесь моего друга Коротина сняли. Зачем его вызвали — не знаю. Попросили на корабль старшину радистов и радиста, а к нам в катер спустился старшина мотористов Нефедов. И в это время мы услышали сверху: «Отходите! Торпеда!» И увидели ее след. Выпущена она была с расстояния 3—4 кабельтовых. Командир кричит: «Отходите...» Мы налегли на весла, немного отошли, и... торпеда попала прямо в середину корабля. Взрыв страшной силы. Нас на катере подняло волной. На корабле в цистернах было более ста тонн солярки, и она вышла. Море сразу загорелось. Столб дыма. Мачта, осколки, куски металла перелетели через катер. Мы попали в какую-то мертвую зону, Если бы были ближе, нас разбило взрывной волной, а если дальше — могло накрыть осколками.
Только что был корабль, с которого старший лейтенант Демченко отправил нас в катер, только что командир корабля Лысов, спасая нас, кричал «Отходите!», а командир боевой части 2—3 Наконечный вел огонь; совсем недавно в машинном отделении капитан-лейтенант Сосницкий вместе с нами выравнивал крен корабля — и вдруг ничего этого нет, нет тридцати четырех человек и среди них закадычного друга Володьки...
Как только волна спала, начали грести к месту гибели корабля.
Он погружался на наших глазах. На плаву оставалась еще носовая часть, и по ней кто-то бегал — мы это видели...
И вдруг рядом с нами стала всплывать подводная лодка. Нас отделяло от нее 100—150 метров.
Катером командовал штурман В. А. Дементьев. Он сказал, что, как только фашистская лодка приблизится, сразу же сумку с секретными документами и шифрами опустить на дно. В сумку были положены тяжелые предметы, патроны. Один из матросов держал ее за бортом катера у воды... Мы приготовили автоматы, пистолеты... «В плен не сдаемся, огонь открывать по моей команде», — предупредил штурман. Подводная лодка всплыла, на мостик поднялись гитлеровцы — одного я до сих пор помню, с черной бородой, в кожанке. Он повернулся к тонущему кораблю и сфотографировал, потом сфотографировал нас. Вдруг, как всегда бывает на севере, неожиданно ударил сильный снежный заряд. Мы услышали, как на подводной лодке заработали дизели. Сейчас, думаем, нас раздавит. И в этот момент, когда матрос опустил в воду сумку с документами, сквозь снежный заряд услышали удаляющийся звук дизелей. Лодка уходила прочь. Начали сразу же подгребать к месту гибели. Нос корабля исчез, кругом плавают обломки.
Мы осматриваем буквально каждый плавающий предмет: не человек ли? Ходили уже часа три-четыре. Начало темнеть… Еще несколько часов ходили на этом квадрате, пока совсем не стемнело и не начался шторм.
Рассказав о гибели корабля, Анатолий Федорович помолчал и после паузы начал как бы вторую часть повествования о том, как оставшиеся моряки на катере без двигателя, на веслах долгие дни отвоевывали у холодного Карского моря право на жизнь, чтобы продолжать борьбу.
— Ветер постепенно крепчал, усилилось волнение. Идем под веслами. На катере двадцать шесть моряков, из них восемь раненых, семь человек хорошо одетых, в меховых подстежках, — они стояли на вахте на корабле, так и сошли на катер, остальные одеты плохо, а я, как был в тельняшке, так и остался. У нас четыре весла, гребцы меняются через каждые пятнадцать минут. Старались держать катер по волне, чтобы не перевернуло. Сориентироваться не можем, у штурмана был ручной компас, но он не работал. Солнца нет, звезд тоже. К ночи погода разгулялась, шторм приблизительно баллов восемь. Каждую минуту нас накрывало волной, мучил холод. Кто-то сунул мне командирский прорезиненный реглан. Я надел его поверх тельняшки, но от холода резина стоит колом. Зуб на зуб не попадает. Всю ночь боремся с холодом. По-моему, сбились с курса. Следующий день и ночь то же самое — шторм, а мы идем и идем. На третьи сутки шторм стал утихать, даже выглянуло солнце, и мы, наконец, определились — идем в направлении берегов Таймыра.