Выбрать главу

«Знал бы ты, — с болью подумал Абрахам, — что за этим фасадом, в сущности, та же тюрьма, все те же два раздельных мира — белых и нас, черных...»

Церемония чествования очередного выпуска университетского колледжа в Турфлоопе шла по раз и навсегда заведенной программе. Зал дружно пропел студенческий гимн, напоминающий о неизбежности упорного труда и радости познания. Затем из-за сцены раздались бравурные звуки национального гимна, но, громко подхваченные первыми рядами, они едва слышались в дальнем конце зала. Последовали скучные напутственные речи. Ректор, седовласый профессор Бошофф, и белые преподаватели умиленно улыбались и кивали головами. Дальше несколько рядов занимали выпускники в черных мантиях. Одни не могли скрыть торжествующих улыбок, лица других были сосредоточенны — должно быть, вспоминали нелегкие годы учебы или размышляли над своим будущим. До сих пор судьба не слишком-то баловала их, хотя, слава богу, и не обошла совсем своей милостью. Закончив похвальное слово раздельной системе образования для белых и африканцев и излияния благодарности властям за «отцовскую» заботу о своих «черных детях», важно проплыл к своему месту вождь Пхатуди, представлявший администрацию бантустана Лебова. Слово предоставили президенту Совета студенческих представителей университета.

Абрахам Тиро поднялся на сцену. Несколько секунд этот невысокий, стройный молодой человек молча ждал тишины. Цепкий взгляд глубоко посаженных глаз, нервная складка, рассекавшая лоб, выдавали в нем человека решительного, не терпящего лицемерия и немало повидавшего в свои двадцать с небольшим лет.

— Когда я готовился к выступлению, — мягкий несильный голос Тиро звучал спокойно и отчетливо, — то понял, что совесть повелевает мне говорить только правду. Так вот, я абсолютно не согласен с господином Пхатуди и отдаю себе полный отчет в том, что говорю. Не может и не должно быть раздельного образования для белых и африканцев, и я, как представитель студентов, заявляю, что мы хотим, чтобы система образования была единой для всех. Что в образовании белых есть такого, что было бы вредно для африканцев? Ничего. Тогда почему правительство фактически закрыло небелым доступ в белые учебные заведения? С какой целью оно создало специальные школы, колледжи и университеты отдельно для белых и цветных, индийцев и африканцев?

Зал напряженно притих. Как умел этот третьекурсник найти слова, пробуждавшие от гипнотического сна смирения! Они крепили веру в то, что есть еще — лишь внимательно присмотрись — сильные духом, готовые бросить решительный вызов проклятой системе. К тому же Тиро не уставал напоминать о примере Нельсона Манделы, Уолтера Сисулу, Гованы Мбеку (1 Нельсон Мандела, Уолтер Сисулу, Гована Мбеку — лидеры национально-освободительного движения народа ЮАР, члены Африканского национального конгресса (АНК), ведущего в подполье борьбу против расистского режима Претории. В 1964 году приговорены к пожизненному заключению.) и многих других, кто предпочел тюрьму и пожизненное заключение рабской покорности. Для этого нужна была настоящая смелость, а не мелочное бунтарство. Именно поэтому среди студентов были те, кто восхищался Брамом Фишером (2 Абрахам (Брам) Фишер — член ЦК запрещенной Южноафриканской компартии, выходец из богатой семьи африканеров. Будучи блестящим юристом, А. Фишер неоднократно выступал защитником на процессах над деятелями освободительного движения. Умер в тюрьме 9 мая 1976 года.), белым, презревшим власть, деньги, уважение своего клана и протянувшим руку братства им, черным.

Но эти люди, ставшие для африканцев символами борьбы за свободу, казались студентам чуть ли не полубогами. А сейчас здесь, на их глазах, один из них самих бросал вызов системе белого расизма.

Тиро встретился взглядом с профессором теологии, чья квадратная фигура с бычьей шеей подалась вперед, словно готовая вот-вот сорваться с места, подмять, растоптать его. Этот «ученый муж» обычно шествовал по университетским коридорам, выпятив толстый живот и широко расставив локти, чтобы заставить студентов жаться по стенам. Если кому-то случалось замешкаться, профессор впивался в него красными прищуренными глазками и произносил вслух: «Лица, верящие в равенство, — не только нежелательные, но и опасные элементы». Потом презрительно фыркал и разражался издевательским хохотом. Эта самонадеянная глыба была само олицетворение высокомерного и жестокого расизма.