— Хорошо, — согласился командир,— минут через двадцать совсем стемнеет. Тогда и пойдем.
Разведчики молча сидели на траве. Говорить никому не хотелось — давало себя знать нечеловеческое напряжение прошедших часов.
Лейтенант Адхам посмотрел на часы, потом на небо и коротко приказал:
— Вперед.
Вскоре они увидели деревню, о которой говорил Абу Расиф. Вернее, то, что от нее осталось. На разведчиков смотрели выжженные глазницы окон. Стены домов зияли проломами с причудливо иззубренными, словно у рваной брони, краями. Израильтяне не один день расстреливали деревню из орудий и крупнокалиберных пулеметов. Били почти в упор. Теперь на ее месте были руины, мертвое безлюдье.
Перебегая от дома к дому, разведчики осторожно приблизились к двухэтажному полуразрушенному зданию у которого выгорел весь низ. Прислушались. Внутри царила тишина. Держа пальцы на спусковых крючках автоматов, по разбитым ступенькам поднялись на чердак.
— Неплохое убежище,— заключил Висама, по-хозяйски осмотрев низкое помещение под изрешеченной пулями крышей.— Круговую оборону держать будет удобно, а дождя пока не предвидится. Впрочем, на худой конец...
— Займись лучше ужином,— прервал его лейтенант Адхам. Дай парню волю, и шуточкам не будет конца до самого утра.
Абу Расиф взял свою порцию и снова вернулся к окну. Ел он медленно, долго пережевывая каждый кусок. Вот если бы вволю напиться холодной воды... Впрочем, не голод и не жажда мучили сейчас Абу Расифа. Напряженно вглядываясь в темноту, он явно думал о чем-то своем и, судя по скорбным морщинам, залегшим в уголках рта, совсем невеселом.
Печальное выражение лица у разведчика было настолько необычным, что Адхам придвинулся к Висаме и, кивнув в сторону Абу Расифа, тихо спросил:
— Что с ним? Случилось что-нибудь?
— Не с ним... С его невестой.
— Что-то серьезное?
— Поехала к родственникам в Сайду и попала под артобстрел. Осколочное ранение.
— Куда?
— В плечо,— ответил сам Абу Расиф, услышавший разговор командира с Висамой.— Остался глубокий шрам. Вот она и думает, что я женюсь из жалости.
— Ничего, вернемся, зайдем к ней, поговорим, и все будет в порядке.— В голосе Висамы не было и тени сомнения.
— Посмотрим... Сначала надо вернуться...
— А сам-то собираешься жениться? — повернулся командир к Висаме.
— Когда-нибудь женюсь,— задумчиво ответил тот.— Хотя нет, не женюсь. Лучше Моны никого не будет...
Лейтенант знал эту печальную историю. Моне было пятнадцать лет, когда под израильскими бомбами погибли ее родители. Два брата сражались на юге Ливана в частях ДФОП. Девочка добралась до Набатии, разыскала старшего брата Самира, рассказала о случившемся. Тот, как мог, постарался утешить сестренку, хотя у самого сердце обливалось кровью. Всего за неделю до этого пришло известие о том, что в бою пал младший брат Мохсен. Мона пробыла у Самира несколько дней, потом он отправил ее в один из лагерей, где обучались «Львята революции». Через несколько дней он погиб и сам.
Висама уже несколько месяцев находился в том же лагере и сразу обратил внимание на худенькую девушку в слишком великоватой для нее полувоенной форме — темно-зеленых брюках, подпоясанных широким ремнем с тяжелой пряжкой, и такого же цвета рубашке с большими нагрудными карманами. Висама и теперь не мог объяснить, что так привлекло его в этой нескладной «малышке», как называл он Мону. Может быть, глаза — черные, словно маслины, удивительно добрые, но всегда полные такой печали, как будто девочка вот-вот заплачет. Позднее, когда Мона рассказала о себе, Висама понял, почему она редко улыбается, а еще реже смеется.
Он закончил обучение раньше и был направлен на юг Ливана. Они не виделись больше двух лет — на фронте не просят отпусков. Каково же было изумление Висамы, когда однажды, вернувшись с задания, около штаба он увидел Мону. Она очень изменилась: из худенькой девчушки-заморыша превратилась в стройную красивую девушку, на которой простая солдатская форма сидела, как сшитый у лучшего портного вечерний наряд. Мона первой бросилась навстречу, но вдруг остановилась, словно испугавшись чего-то. Висама тоже застыл в нерешительности. Усталый, небритый, он молча смотрел на девушку и смущенно улыбался. Вечером они долго бродили по деревне Ат-Тайбе, где размещалось их подразделение, сидели под большим инжировым деревом, говорили, вспоминали, мечтали. Наверное, не было тогда на свете счастливее людей, чем эти двое.
Но счастье их было коротким. В ночь на 15 марта 1978 года, когда израильские войска вторглись в Ливан, Мона погибла, защищая маленькую деревню Ат-Тайбе, которая обозначена лишь на крупномасштабных картах. Висама в ту ночь находился в Бейруте, куда его послали за боеприпасами. Ему рассказали потом, что Мона была смертельна ранена в самом начале боя. Несмотря на жестокий артиллерийский обстрел, бойцы доставили ее в тыл. Под утро девушка ненадолго пришла в сознание, произнесла лишь одно слово «хабиби» и умерла. С тех пор Висама опять остался один...