На другой день, пожалуй, не было еще и восьми утра, как вдруг в гостиницу позвонил Сулейманов и попросил подъехать к нему на работу.
— Видишь ли,— словно оправдываясь, сказал он, едва мы поздоровались,— все эти УКПГ и все, что я показывал тебе,— это сегодняшний день нашего Севера, а вот работа Алтунина — день завтрашний. Но прежде чем ты встретишься с Алтуниным, я хотел бы нарисовать первые ступеньки этого завтра...
Видимо, уловив недоумение на моем лице, он пояснил:
— Дело тут вот в чем. Темпы и объемы эксплуатации газоносных месторождений станут со временем еще выше, и мы уже не сможем обходиться только людьми со всем их опытом и знаниями. Их, грубо говоря, заменят электронно-вычислительные машины. В общем, в ближайшие годы все сферы деятельности служб, которые занимаются разработкой геологических и технологических процессов на освоении наших месторождений, должна охватить автоматизированная система управления. Над созданием ее сейчас и трудятся математики, программисты, электронщики. Понимаешь? — И, помолчав мгновенье, словно обдумывая сказанное, говорит: — Поезжай к Алтунину. Ты когда-нибудь был в Тюмени?..
— Был.
В памяти всплывает Тюмень, старенькая, битком набитая гостиница «Заря». Надым, который существовал еще только в проекте, но посреди палаток и вагончиков уже красовалась плита с надписью: «Здесь будет город Надым», и Уренгой, которого, пожалуй, не было и в проекте, а на месте его были лишь болота, поросшие чахлыми, редкими деревцами, бесчисленные озера. Что-то таинственное звучало в названии этого края — «Уренгой», и переводилось оно на русский как «дремучий», «загадочный»...
Тогда, более десяти лет назад, я попал в эти места в январе; этот месяц аборигены обского Севера называют месяцем, «когда железный топор трескается». В Тюмени, начальной точке командировки, мне повезло: удалось встретиться и поговорить с Юрием Георгиевичем Эрвье — «главным геологом Сибири», как называли его. И я хорошо помню тот трепет, с которым вошел в его кабинет. Волевое, суровое лицо, пронзительный взгляд из-под темных, иссеченных проседью бровей; он в первую минуту показался настолько неприступным и далеким от моих журналистских забот, что я даже растерялся. Но Эрвье неожиданно мягко улыбнулся, крепко пожал мне руку:
— О чем конкретно писать собираетесь?
Я рассказал, добавив при этом, что раньше работал взрывником в Северовосточном геологическом управлении и сейчас хотел бы побывать в сейсморазведке.
— А если снова поработать взрывником? — Он пристально взглянул на меня.
Я пожал плечами, в общем-то в моем распоряжении был целый месяц.
Эрвье удовлетворенно кивнул, затем снял телефонную трубку. А через два дня, облаченный в черный полушубок и тяжелые летные унты, я летел на север Тюменской области. Пассажиры Ан-2 — молодые ребята-геологи — дремали, а я, расцарапав в заледенелом иллюминаторе крошечное «окно», смотрел на бесконечную заснеженную равнину. С высоты она казалась мертвой, уснувшей навек, но я знал, что она дышит... На протяжении многих миллионов лет вся Западно-Сибирская равнина то опускалась, скрываясь под океанской волной, то снова поднималась. Именно на этих необъятных площадях медленных колебаний (академик Александр Евгеньевич Ферсман назвал их геохимическими полями) произошло удивительное скопление углеводородов в виде нефти и газа, выход которому дал знаменитый газовый фонтан, забивший в поселке Березово 21 сентября 1953 года.
Начальник отряда, он же оператор, молодой Володя Якубек, встретил меня подозрительно, однако взрывников катастрофически не хватало, а посему и я пригодился. Работали мы традиционным методом — растягивали «косы», то есть километровые полосы проводов с сейсмоприемниками. Работа далеко не легкая, а если учесть мороз под 50 градусов да ветерок, обжигающий не только лицо, но и легкие... А сейсмограмму Володя должен был дать высококачественную. Но как ее дашь такую, если сейсмоприемник разбалтывает при движении саней, на которых стоит наш вагончик. А раскаленная печурка, что примостилась сбоку от приемника?.. Тут все надо учитывать.
Рабочие растягивают «косы», мы закладываем заряды — теперь все в руках нашего начальника. Осознавая свою значимость, Володя цыкает на втиснувшихся в жаркий вагончик людей, вызывает взрывников, спрашивает о готовности. Мы по очереди отвечаем «тов», что значит «готов», и я представляю, как застыл в изумленном восхищении наш тракторист Ваня Коклюш. «Беломорина» замирает у него в зубах, из вагончика доносится команда Якубека: «Приготовились. Второй, внимание... Огонь!», на глубине в 20 метров рвутся заряды, в контрольной щели полыхнули полосы света, и Ваня Коклюш начинает яростно сосать потухший «бычок» и ошалело-восторженно поглядывает на собравшихся...