Начальник экспедиции Александр Алексеевич Кузнецов сидел в дальнем конце палатки, склонившись над картой. На вид ему было лет сорок пять — пятьдесят, лицо моложавое, обветренное. Кузнецов говорил, никогда не повышая голоса. Видимо, поэтому полярные летуны между собой называли его «тишайшим». Он пришел в Арктику еще в войну, командуя авиацией Северного флота, а в 1949 году его назначили начальником Главного управления Северного морского пути.
Карта Центрального полярного бассейна, лежавшая перед Кузнецовым, занимала два сдвинутых стола. Она вся была расцвечена красными флажками, квадратиками, пунктирами, перекрещивающимися линиями. Каждая из этих скромных пометок была маленьким безмолвным свидетельством человеческого подвига. Они могли рассказать о первых посадках самолетов на неизведанные льдины, о многосуточных вахтах у геомагнитных приборов и гидрологических лунок, пробитых в многометровом льду.
Рядом с Кузнецовым сидел главный штурман экспедиции Александр Павлович Штепенко — небольшого роста, сухощавый, подвижный человек. На его морском кителе блестела Золотая Звезда Героя Советского Союза. В августе 1941 года Штепенко вместе с летчиком Э. К. Пуссепом доставил через Атлантику в Соединенные Штаты советскую правительственную делегацию. Это о нем говорили в шутку однополчане: «В таком маленьком и столько смелости».
У края стола пристроился помощник начальника экспедиции по оперативным вопросам Евгений Матвеевич Сузюмов. Он что-то быстро записывал в «амбарную книгу». К Сузюмову я испытывал особую дружескую симпатию, и, кажется, это было взаимным. Я пристально посмотрел на него, надеясь прочесть в его глазах ответ на волновавший меня вопрос. Но Сузюмов продолжал невозмутимо писать, словно и не замечая моего прихода. Я уже хотел было доложить о своем прибытии, как вдруг Кузнецов поднял голову:
— Здравствуйте, доктор. Как идут дела?
— Все в порядке, Александр Алексеевич.
— А сами как, не хвораете?
— Врачу не положено,— ответил я и подумал: что это начальство вдруг моим здоровьем заинтересовалось?
— Прекрасно. Кстати, сколько у вас парашютных прыжков?
— Семьдесят четыре.
— Неплохо. А что бы вы, доктор, сказали,— он пристально взглянул мне в глаза,— если мы предложим семьдесят пятый прыжок совершить... на Северный полюс?
От неожиданности у меня даже дыхание перехватило.
— Ну как, согласны?
— Молчание — знак согласия,— ободряюще улыбнувшись, сказал Сузюмов.
— Конечно, конечно,— заторопился я, словно боясь, что Кузнецов передумает. А он заговорил снова:
— Прыгать будете вдвоем с Медведевым. Знаете нашего главного парашютиста? Он уже вылетел с базы номер два и часа через полтора сядет у нас. Работать будете с летчиком Метлицким,— продолжал Кузнецов.— Он получил все указания. Вылет в двенадцать ноль-ноль по московскому времени. Примерно к тринадцати часам самолет должен выйти в район полюса. Там Метлицкий определится и подыщет с воздуха площадку для сброса. Площадку будет выбирать с таким расчетом, чтобы можно было неподалеку посадить самолет. Ну а если потребуется что-то там подровнять, подчистить, тут уж придется вам с Медведевым постараться.
— С ними бы заодно бульдозер сбросить,— с серьезным видом заметил Падалко.
— Всей операцией будет руководить Максим Николаевич Чибисов (начальник полярной авиации.— В. В.). Я надеюсь, вы понимаете, доктор, сколь серьезно задание, которое мы поручаем вам с Медведевым. Серьезное и почетное. Вам доверено быть первыми. Смотрите не подведите. Но это одна сторона дела. Другая, и, быть может, еще более важная для авиации,— оценка возможности прыгать с парашютом в Арктике. Постарайтесь выявить особенности раскрытия парашюта, снижения, управления им, приземления. В общем, все, что только возможно, от момента выхода из самолета до приземления, а точнее, приледнения... Вопросы есть?
— Нет.
Не успел я приподнять входную дверь своей палатки, как на меня посыпался град вопросов:
— Зачем вызывали? Что случилось?
— Кузнецов разрешил прыгать на полюс! — выпалил я.
— С места или с разбега? — ехидно спросил Канаки.
— Да нет, с парашютом,— ответил я, не оценив юмора.— Прыгать будем вдвоем с Андреем Медведевым.