С того дня прошло не больше месяца, как мне позвонил Клепацкий:
— Работу закончили шестого января, вышли из барокамеры семнадцатого. Участвовали: Литвинов, Москаленко, Витола и Тиманюк. Какова оценка работы водолазов, спрашиваешь? Восемь баллов по пятибалльной системе!
И мне подумалось, что выполнить им удалось больше, чем было запланировано вначале. Клепацкий обещал как-нибудь при встрече поподробнее обо всем рассказать, но дело уже было не в этом. Главное — двухсотпятидесятиметровая глубина стала для наших водолазов рабочей.
В. Орлов Буровое судно «Валентин Шашин» — Мурманск — Москва
Кварталы расколотого города
О н стоял как робот, с профессиональным автоматизмом пропуская через таможенные ворота аэропорта имени Джона Кеннеди прилетевший люд, изнемогавший от липкой духоты. Ему тоже было жарко, но он ничем этого не выказывал — безукоризненно отутюженная форменная голубая рубашка была столь же безукоризненно суха. Даже на лбу не выступило ни капельки пота.
Но куда же подевалась вся его рекламно-показушная выдержка, лишь только он завидел багажные ярлыки Аэрофлота на наших чемоданах! Если правда, что люди могут меняться на глазах, то это был как раз тот случай. Хищно прищурившись, таможенник ликующе подобрался и осязаемо возликовал. Еще бы! Среди в общем-то ординарной толпы сразу два «сюрприза» — мой коллега, следовавший через Нью-Йорк в Сан-Франциско, и я, прибывший освещать работу XXXVIII сессии Генеральной Ассамблеи ООН.
— Добро пожаловать в Америку,— с густой иронией изрек таможенник.— Что в ваших чемоданах?
— Мы знаем правила, сэр.
— Прекрасно. Предъявите багаж, пожалуйста,— непререкаемо заявил он.
Мы послушно отомкнули замки чемоданов. Таможенник не знал, к чему прицепиться, хотел даже вспороть подкладку, он истово рылся в вещах, перекладывал, перебирал, ощупывал, мял в пальцах — словом, трудился на совесть. Ведь не отпускать же нас просто так! Но с точки зрения таможни мы были чисты. Мы ускользали из его рук. Вот когда его прошиб пот.
— Добро пожаловать в Америку! — повторил таможенник с таким растерянным видом, что я насилу удержал улыбку.
Но с первых же минут, проведенных в Нью-Йорке, минут, омраченных страстным желанием чиновника обвинить нас хоть в чем-нибудь, в душе поселилась досада. Встреча в таможне была лишь началом. Волна антисоветской паранойи, неистового стремления так или иначе досадить нам катилась по пятам все те две недели, что я провел на американской земле.
Впрочем, нет, первые ласточки были еще раньше, еще до перелета через Атлантический океан. Не успели мы сесть в лайнер ДС-10, как пассажирам раздали американские газеты «Нью-Йорк дейли ньюс» и «Нью-Йорк пост». С первых полос выплескивалась клевета, словно предупреждавшая о климате, в котором нам предстояло пребывать.
Но буффонадой жизнь не оттеснишь. И вот уже на следующих страницах проступала подлинная американская действительность с реальными, а не искусственными проблемами. В Бруклине еще одно убийство... В Бронксе что-то вроде полумятежа... По данным муниципалитета Нью-Йорка, за лето, оказывается, было временно трудоустроено 19798 молодых горожан, что подавалось как триумф благоденствия. «Их учили самоуважению и осознанию ценности рабочего опыта!» — трубила «Нью-Йорк дейли ньюс», мастерски, конечно, лицемеря. Ну что такое три летних месяца? Поучили-поучили «самоуважению» (летний сезон — не бог весть какой срок), а под осень и уволили! И что дальше? Опять поиски работы, опять «молодежная субкультура» — сие означает алкоголь, наркотики, воровство, бандитизм, проституцию... Да и вообще при том, что уровень безработицы среди американской молодежи вдвое выше среднего по стране (в некоторых районах он составляет 60—70 процентов), слова «самоуважение» и «ценность рабочего опыта» для миллионов юношей и девушек звучат насмешкой. Их удел — безнадежность и неприкаянность в этой «зеленой, радостной стране», как зовет ее Рейган.
«Люди улицы»
Три года я не был за океаном, а прилетев сюда снова, почувствовал себя так, будто бы вовсе не существовало в моей жизни семи долгих и трудных лет корреспондентской работы на этой земле. Словно новичок-первооткрыватель, я внутренне зажмурился, увидев трагический социальный контраст, вопиющую несовместимость двух противоположных миров, охваченных городскими контурами, несовместимость, вот-вот грозящую вылиться в междоусобную войну.