Толедо подошел к кирпичной стене. Вся ее поверхность была утыкана битыми бутылками, точно так же, как и со стороны сада Ридмюллера. Он взялся за ручку двери в стене. Иногда они с Ридмюллером навещали друг друга запросто, без церемоний. Ключи от калитки были только у них двоих. Но когда он нажал на окованную металлическими пластинами дверь, она с тихим скрипом подалась. У Толедо перехватило дыхание. Именно через нее и проник в его сад Кампано...
Когда Толедо прикуривал сигарету, вокруг огонька зажигалки кружилась бабочка, руки дрожали. Неужели все повторяется? Неужели убийцы выбрали этот же путь? Да нет, это просто невероятно. Наверное, Ридмюллер просто забыл запереть ее, когда приходил просить за этих киношников... Нервы, нервы! Надо взять себя в руки! Конечно, при такой жизни мания преследования естественна. Вот чем приходится расплачиваться! Толедо повернул обратно. У эвкалипта мелькнула чья-то тень, но теперь он не испугался.
— Дверь в стене не заперта, Пепе,— сказал телохранителю.— Нельзя во всем полагаться на соседей, надо проверять...
Едва Бернсдорф вернулся в отель, Фишер пригласил его к себе.
— Я прошелся по первым игровым сценам,— начал он строго.— И что же оказалось? Нет почти ничего из того, что щекочет зрителю нервы. Недостает человеческого материала, господин Бернсдорф. Что он за человек, этот ваш Кампано? Была у него невеста или подружка? Мстить он хотел или что другое? О чем мечтал, чего добивался в жизни?
— Доктор Роблес был с ним знаком.
— Кто это?
— Бывший преподаватель университета, сейчас водитель загородного такси... Он с ним одного года рождения, ходил в ту же школу, в параллельный класс. Кстати, я хотел бы, чтобы Роблес играл Кампано.
— Но ведь у нас есть для этого Торрес,— сказала Ундина.— Тип тот же: худощавое, удлиненное, с горящими глазами лицо. Торрес показывал мне фотографию Кампано из «Лайфа».
— Откуда он узнал, что нас интересует Кампано?
— Дружит с одним из телохранителей Толедо, тот ему и намекнул: похож.
— А нам от этого Торреса какая польза? Нам нужна личность! Личность! А Роблес — личность. Придется только сделать его чуть помоложе.
Обсудили список действующих лиц. Кроме Беатрисы Крус, Марселино Торреса и Виолы Санчес, в нем появился двадцатилетний индеец по имени Габриэль Пайс.
— Атлет! — сказала Ундина.— Кстати, в налете на виллу Толедо участвовал и индеец. А с твоим Роблесом команда у нас укомплектована.
— При чем тут индеец? — воскликнул Фишер.— Нам необходима любовная история!
— Герою не хватает партнерши, тут господин Фишер прав,— сказала Ундина и, извинившись, ушла в свой номер.
Бернсдорф понял: Фишер размечтался, ему грезится успех в широком прокате, ему нужен кассовый фильм! Одобрив первоначальный замысел, шеф решил круто повернуть руль и веять художественное руководство на себя.
— Самые опытные режиссеры прибегают сегодня к сильнодействующим средствам. Толедо рассказывал, что во время налета одну из девушек ранили и она попала в руки полиции. Мы не знаем, была ли она девушкой Кампано. Однако нам известно, что другая девушка, его подруга, эта бывшая «Мисс Гватемала», была впоследствии убита самым зверским образом. Разве из этого ничего нельзя слепить?
— Вы считаете, что надо показывать зверства?
— Я считаю, вам имеет смысл спросить Санчес, согласится ли она сняться в такой сцене. Правде жизни это противоречить не будет, а сборы нам обеспечит!
— Чтобы она, раздетая, лежала в канаве?
— Глупости! Неужели вы не в состоянии поставить сцену пыток? Детали — ваша забота.
— Здесь нам этого не снять. Что скажет господин Понсе, если мы покажем полицию с такой стороны?
— Доснимем дома. Предложите Санчес экстрагонорар: три тысячи плюс путевые расходы...
«Вот я и сказал ему, куда ветер дует,— подумал Фишер, когда Бернсдорф ушел.— К чему церемониться? Сказано — боевик, пусть будет боевик! А политический или какой другой, неважно. Лишь бы зрители на него сбежались, как на пожар!»
Кремп вошел в номер к Бернсдорфу.
— Если в фильме останутся сцены пыток и насилия, я уйду, так Фишеру и передайте! Насилие всегда было тайной движущей силой коммерческого кино. Особенно в финальных сценах — конфликт всегда разрешается насилием. Потому что герой агрессивен и вдобавок в нужный момент быстрее стреляет или сильнее бьет.
— Наш герой не таков. Зачем тогда мы собираемся снять неудачи Кампано у «Формозы», в саду виллы Толедо?
— Согласен. Но то, чего хочет Фишер, это схема. Нет, никакого низменного насилия, никакого секса на заказ вы от меня не дождетесь!
— А что мы дадим зрителю вместо этого?
— Насилие мы ему покажем, но это будет насилие власти, насилие сверху! Его будничное лицо, которое почти никем уже не воспринимается как насилие, а считается нормой.
— Снять это будет неимоверно сложно!
— Сложно, но необходимо. И важно для нас с вами, разве не так?
Бернсдорф решил сменить пластинку: насколько он опытнее в вопросах чисто творческих, настолько Кремп чувствует себя увереннее в проблемах социальных и политических.
— А откуда набралось столько исполнителей? — спросил он.— Где фрау Раух их нашла?
— Искать особенно не пришлось, только выбирать. Тут о нас много говорят... Один даже пришел с вырезкой из «Лайфа», чтобы показать, что действительно похож на Кампано. Его зовут Торрес, и она его взяла.
Кремп положил статью из «Тайма» рядом с фотографией из «Лайфа» — кроме этих двух снимков, у них никакого документального материала не было. Но, похоже, на снимках разные люди. На том, что из «Тайма», был снят хрупкий худощавый юноша в кубинской фуражке, с тоненькими усиками. Его называли «высокообразованным, хотя и малоизвестным вожаком герильерос». В статье говорилось о гибели на мексиканской границе руководителя МР-14 Иона Сосы, а Хуана Кампано представляли как «его наиболее вероятного преемника».
Снимок из «Лайфа» был нечетким. Худой безбородый молодой человек стоял под деревом в джунглях в окружении восьми своих соратников. Подпись под снимком: «Вожак ФАР со своим штабом в Сьерра-де-лас-Минас».
Бернсдорф спросил:
— Откуда снимок у Торреса? Разве не рискованно носить с собой фотографию государственного преступника?
— Он горд своим сходством с ним. Здесь к полиции относятся с презрением, а герильерос восхищаются! На роль полицейского нам пришлось бы еще поискать исполнителя, а герильеро хочет сыграть каждый.
— Итак, мы начинаем переделывать мир, улучшать его! На деньги человека, которого в этом мире все устраивает.
Лежа рядом с Виолой, Бернсдорф вспомнил слова Фишера, сказанные накануне.
«Девушка из буржуазной, католической семьи... Играть на всех струнах... Не хватает человеческого материала... В налете на виллу Толедо участвовал один цветной... Неужели вы не можете поставить сцену насилия... Вы имеете полное право, это соответствует действительности». Он всегда слышал чужие голоса, когда предстояло раскусить орешек нового фильма.
— Расскажи мне что-нибудь,— сказала Виола.— А я попытаюсь заснуть.
— О чем рассказать?
— Что-нибудь о себе. Откуда ты, где рос, ну что-нибудь.
— Я вырос в предместье большого города, жил в доме рядом с кинотеатром, хозяином которого был отец моего школьного товарища. И пересмотрел все фильмы, тайком даже те, что для нас не предназначались. Больше всего мне запомнился первый цветной фильм, в середине тридцатых годов. Там один белый без всякой причины убил индейца. Убил и продолжал еще стрелять в него, мертвого уже — это меня ужасно возмутило. Я почти в деталях могу описать тебе эту сцену, а ведь прошло почти сорок лет. Наверняка этот фильм не был произведением искусства, но я понял раз и навсегда, каким может быть воздействие кино... Тебе правда интересно?