— Наш промысел,— начал Гавриил Андреевич,— в 1974 году отметил свое столетие.
— Простите,— удивленно перебила я,— как можно установить дату возникновения народного промысла?
Хазов словно ждал этого вопроса, потому как сразу напомнил, что ханты и манси резали по кости испокон веков, тут, действительно, года, а может, и столетия не установишь. Но вот когда этим ремеслом начали заниматься русские переселенцы, известно. В 1874 году землемер Овешков организовал в Тобольске первую мастерскую на промышленной основе, в ней работало шесть человек. Потом возникли другие мастерские. Особенно прославился мастер Терентьев: его резная миниатюра «Один с сошкой, семеро с ложкой» получила медаль на Парижской выставке 1900 года. Но основное развитие промысла началось после революции. Ученики Терентьева в 1932 году создали артель, и этот год считается годом основания фабрики.
— Взгляните,— Хазов предложил подойти к витрине, стоявшей в углу кабинета.— Это работы наших мастеров начиная с 50-х годов. Но не буду мешать,— неожиданно сказал он,— смотрите сами.
Гонки на оленях. Рабочий. Шахтер. Илья-Муромец и Соловей-разбойник. Моржи. Гуси. Горностай. Лебедь. Хант курит трубку. Мальчик на санках. Я долго вглядывалась в эти маленькие рассказы о людях, о природе, их окружающей,— и каждую скульптурку хотелось взять в руки, чтобы ощутить гладкость линии и, как казалось, теплоту материала.
— Но почему они все разных оттенков и даже цветов? — спросила я.
— Так они же сработаны из разного материала,— отозвался Хазов и начал объяснять: серо-бежевые фигурки животных сделаны из рога коровы, желтоватый цвет крупных скульптур — это кость мамонта, а теплый кремоватый оттенок имеет зуб кашалота.
— А сейчас на каком материале вы работаете?
— С ответа на этот вопрос,— улыбнулся Хазов,— я бы и начал разговор о сегодняшнем дне нашего промысла.
Надо сказать, что слушать Гавриила Андреевича было легко и интересно: в нем привлекал художник-профессионал большой культуры. Где-то в середине нашей беседы я спросила, тоболяк ли он, и в ответ услышала: «Сибиряк с 35-летним стажем. Родом из Архангельской области, там же и кончал художественное училище по специальности — косторез». Вспомнилось: три давние косторезные мастерские у нас в стране — в Холмогорах, Уэлене, Тобольске, и это примечательно, что архангельский мастер нашел себя в Сибири, как некогда его предки, которые строили здесь первые города.
— Материала, с которым работали раньше,— рассказывал Хазов,— сегодня практически нет. Мамонтовая кость стала очень редкой, на китов охота запрещена. Сейчас косторезы работают с «цевкой» — поделочной костью. Ее поставляет мясокомбинат. Однако, если мамонтовая кость — сплошная, до 25 сантиметров в диаметре, зуб кашалота, кроме небольшого отверстия, тоже плотный, сплошной, то цевка — полая и более твердая. Мы долго пытались приспособиться к материалу — и все-таки он вел нас, он диктовал свои условия. И только когда освоили склейку, научились управлять им.
06-07
— Я покажу сейчас работы Саши Ананьина, моего ученика, и уверен, вы не найдете швов,— Гавриил Андреевич повел меня в цех.
Саша Ананьин, крупный, рыжеволосый, сидел за столом, едва умещаясь на маленькой табуретке, и очень осторожно работал бормашиной над изящной костяной рыбкой-брелоком. Хазов наклонился к нему и что-то сказал. Саша достал из стола три миниатюры, поставил на столешницу:
— Недавние,— пояснил Хазов.
Два ханта, прижавшись спинами друг к другу, читали газеты. Похоже, читали что-то забавное — их лица расплывались в улыбке. Миниатюра называлась «Веселый рассказ». Вторая — «Большой улов» — изображала рыбаков, лодку и в ней еще трепещущую рыбину. Третья называлась «Железный олень». Двое охотников мчались на снегоходе «Буран» по заснеженной тундре...
— И сейчас,— заметил Хазов,— работы наших мастеров получают медали на международных выставках. Но вот проблема: неохотно идет на фабрику молодежь, ведь рядом такая большая стройка... И все-таки мы так организовали систему обучения, что «выуживаем» одаренных, готовим смену. Нельзя и подумать, чтоб исчез традиционный для Тобольска промысел...
В нижний город дорога шла по Прямскому взвозу, меж высоких стен кирпичной кладки, и казалось, будто идешь по дну ущелья. Потом она спряталась под широкой аркой Шведской палаты (В этом здании — Рентерее — хранили раньше государственную казну, но, так как строили его в 1714—1717 годах пленные шведы, за ним закрепилось название «Шведская палата».) и, вынырнув из ее прохладной глубины, превратилась в пологую деревянную лестницу со множеством ступеней (каждый тоболяк знает, что их ровно 198!). Зеленые ветви тополей и акаций склонялись над перилами...