По указанию Шарона генеральный штаб приступил к детальной разработке плана агрессии против Ливана, которому министр обороны сам придумал кодовое название — «Операция «Ораним», что в переводе с иврита означает «Кедры». Впрочем, в кабинетах генштаба ее чаще называли «Большой проект».
В Тель-Авиве прекрасно понимали, что для успешного претворения в жизнь замыслов Шарона необходима не только гарантия, что Соединенные Штаты не будут мешать вторжению, но и их прямая поддержка. В сентябре 1981 года Бегин и Шарон отправились в Вашингтон. Во время встречи с госсекретарем Хейгом министр обороны сообщил в общих чертах о возможном военном вмешательстве Израиля в Ливане. Реакция, как и следовало ожидать, оказалась благоприятной. Хейг, считавшийся другом Израиля, оказал неоценимую услугу, предложив Бегину заключить соглашение о «стратегическом сотрудничестве». Премьер-министр сразу сообразил, что этот документ обеспечит им не только «политическое прикрытие» агрессии против Ливана; из него можно будет извлечь и другие выгоды.
По возвращении в Тель-Авив Шарон часто виделся с американским послом Самюэлем Льюисом, с которым у него сложились доверительные отношения. И вот на встрече 4 ноября министр обороны как бы между прочим сообщил:
— Ситуация в Ливане опасная... Террористы 37 раз нарушали соглашение о прекращении огня. Мы больше не можем этого терпеть...
Это была откровенная ложь, поскольку ООП строго соблюдала соответствующее соглашение, заключенное в июле того же года. Но американский посол не возразил ни слова.
...В конце ноября Бегин должен был вылететь в Вашингтон для подписания меморандума о «стратегическом сотрудничестве». Но произошло непредвиденное: принимая душ, он поскользнулся и сломал бедро. За океан отправился Шарон.
14 декабря Бегин покинул госпиталь. Утром 15-го он пригласил к себе домой министра обороны и министра иностранных дел. Он принял их в спальне, лежа в постели.
— Я решил аннексировать Голанские высоты,— без обиняков объявил он.— Мое решение я намерен вынести на обсуждение кнессета...
Парламент большинством голосов одобрил предложение премьер-министра;
Для Вашингтона такое развитие событий не было неожиданностью. Тем не менее три недели спустя США приостановили действие меморандума о «стратегическом сотрудничестве», чтобы показать миру, что они якобы недовольны действиями израильских политиков.
Вскоре министр обороны разложил перед Бегином оперативные карты и посвятил его в план операции «Ораним». И тот вдруг заявил, что сейчас «самый благоприятный момент для вторжения», а в качестве предлога «можно использовать активность сирийских войск в районе Голанских высот».
Из журналистского блокнота
Только что я вернулся из бейрутского госпиталя. До сих пор перед глазами искалеченные тела взрослых и детей, усталое лицо главного врача Сухейля Исы.
— Когда израильтяне напали на Ливан, я находился в Тире,— начал он свой рассказ.— Там же работала и моя жена... С ходу овладеть городом израильтяне не смогли. Тогда они решили сровнять его с землей: с моря Тир обстреливали военные корабли, с территории Израиля — дальнобойная артиллерия. В воздухе то и дело появлялись «фантомы» и «кфиры». С наступлением темноты воздушные бомбардировки прекращались, но артобстрел продолжался и ночью...
Сначала Сухейль Иса считал, сколько раненых прошло через его руки. Потом сбился со счета. Вместе со своими коллегами он трудился сутками. Утром девятого июня — доктор Иса запомнил этот день — начался очередной воздушный налет. Одна бомба попала в госпиталь. Погибло много раненых, врачей и медсестер. Среди погибших была и жена доктора, которая через четыре месяца должна была стать матерью. Десятого июня госпиталь окружили танки. Вооруженная до зубов израильская солдатня учинила погром. Врача загородил раненый с костылем в руках.
— Но что мог сделать костыль против автомата? — рассказывает доктор Иса.— Этого раненого сбросили со второго этажа. Всем приказали выйти во двор. Кто не мог идти — выволакивали. Потом устроили перекличку. Мы простояли под палящим солнцем около трех часов. Многих врачей и раненых забрали и увезли в неизвестном направлении.