Израильский министр обороны проинформировал Уайнбергера о решении кабинета начать вторжение в Ливан и объяснил причины.
Выслушав, министр обороны США дал вполне определенный ответ:
— Вопрос о вторжении вы должны обсудить с государственным секретарем. Мы с вами можем рассмотреть практическую сторону. Например, какую военную помощь мы можем вам оказать...
В ночь на третье июня в Лондоне «неизвестными лицами» было совершено покушение на израильского посла Шломо Аргова, выходившего после приема из отеля «Дорчестер». Видимо, во время майской встречи в Вашингтоне госсекретарь Хейг не зря советовал Шарону, что «...наилучшим поводом для вашей операции могла бы стать смерть какого-нибудь израильтянина»!
На рассвете в тот же день премьер-министр провел экстренное заседание кабинета. Начальник генерального штаба Эйтан предложил министрам подвергнуть бомбардировке девять объектов в Бейруте и семь в Южном Ливане. Мнения разделились. В конце концов приняли решение нанести удар по трем объектам на юге и двум в ливанской столице.
Проведенные четвертого июня кровавые бомбардировки Бейрута и Южного Ливана (около 250 человек убиты и несколько сот ранены) вызвали — чего и добивались израильские правители — ответный обстрел палестинцами Верхней Галилеи, где один человек погиб и пять получили ранения.
В субботу, 5 июня, Бегин вновь созвал кабинет. Превозмогая боль в бедре, он встал с кресла-каталки и, опираясь на трость, произнес с надрывом:
— Я сделал все, что мог, для предотвращения войны. Но, видно, наша судьба — постоянная борьба за выживание.— Он помолчал, оглядел министров лихорадочно блестевшими глазами и прокричал: — Настал час борьбы!
Министры поняли, что возражать бесполезно, и подняли руки в знак одобрения начала операции в Ливане.
Поздно вечером 5 июня премьер-министр потребовал от начальника генерального штаба все карты и документы, относящиеся к операции «Ораним». Он зачеркнул фломастером старое кодовое название и написал новое: «Мир Галилее».
Шестого июня израильские дивизии вторглись в Ливан...
Из журналистского блокнота
Западный коллега-журналист дал почитать дневник 68-летнего израильского полковника-резервиста Дова Ирмия, призванного в начале агрессии на службу.
«10 июня, четверг. В моей голове перемешались впечатления этого дня. Самое худшее из всего увиденного — зрелище несчастных людей. Я снова вижу потрясенные лица женщин, потерявших детей. Армия продолжает свою грязную работу.
12 июня, суббота. С утра возобновились бомбардировки Сайды. Самолеты сбрасывают горы бомб на лагерь палестинских беженцев Айн-Хильве. Это мне напоминает вторую мировую войну.
...Десятки тысяч людей собраны на берегу моря. Солдаты обращаются с ними жестоко. Повсюду слышатся окрики и ругательства. Так продолжается до полуночи.
13 июня, воскресенье. Во дворе школы около тысячи похожих друг на друга пленных сидят на земле под палящим солнцем. Руки скручены за спиной. У многих завязаны глаза. Одни теряют сознание, другие стонут от ран и побоев.
Замечаю пожилого пленного. Молодой солдат наотмашь бьет его. По лицу несчастного течет кровь, но солдат продолжает свое дело.
Чуть дальше вижу двух рослых солдат, прогуливающихся между рядами пленных. В руках у них полутораметровые толстые палки. Они бьют без разбора направо и налево.
19 июня, суббота. По радио услышал о «широкомасштабной гуманной акции», которую осуществляет израильская армия. Какая лживая пропаганда! Кажется, что мы научились многим вещам у фашистских специалистов.
22 июня, вторник. В лагере Рашадия встретил старика по имени Диаб эль-Хасан. Он был арестован, а потом освобожден.
— Они меня били до пресыщения,— сказал он.
Какие точные слова! «До пресыщения...» И эти дикие звери принадлежат к моему «избранному» народу...
Если бы я знал, каким будет наше государство, я покинул бы его еще тридцать лёт назад...»
В тот день я возвращался из Джунии в Бейрут. Шоссе блестело под лучами стоявшего в зените солнца. Справа, словно устав от жары, тяжело дышало неестественно бирюзовое море. На рейде в акватории порта стояли торговые суда, окутанные прозрачной голубоватой дымкой.
Въезжать в Бейрут решил через Национальный музей. Однако, выехав на улицу, ведущую к контрольно-пропускному пункту, заметил впереди длинный хвост автомашин.
— Что случилось? — спросил я, поравнявшись с грузовиком.
— Взорвали какой-то банк,— ответил водитель и добавил: — Перекрыты все проезды.