— Что вы видите?
— Он двигается. Встал... наклонился... Поднял аппарат, поставил на постель.
— Хорошо! — сказал врач с оттенком торжества в голосе.— Сейчас вы сами убедитесь.
— Он повертел аппарат... Склонился над ним... Теперь я ничего не могу разобрать!
— Позвольте мне... ага... я так и думал! Можете удостовериться!
Инспектор опять подошел к окошечку.
— Он... Что?! Боже мой, он сорвал пломбу! И вы допускаете это, доктор?
Врач пожал плечами.
— Это помещение, любезнейший, в некотором смысле ничейная земля. Здесь законы этики не действуют. Но сейчас будьте повнимательнее!
Инспектор снова заглянул в камеру. Прислонившись к двери, он пригнулся, будто на плечи ему давила тяжелая ноша.
— Ну что? — спросил врач.
Его гость энергичным движением закрыл заслонкой смотровое окошко. Побледнев, проговорил дрогнувшим голосом:
— Непостижимо! Это извращение... Безумие... Он вывинтил винты, снял крышку. Что-то достал из аппарата — провод, стеклянный патрон и еще что-то блестящее, металлическое... Это омерзительно... я не могу вынести этого.
— Да, да,— сказал врач.— Тяжелый случай. Поэтому он у нас под наблюдением.
— Но переориентировать его вы не станете,— сквозь сжатые зубы процедил инспектор.
Зрачки широко раскрытых глаз врача заметно увеличились.
— Я не понял. Этот человек— вырожденец. Извращенный преступник, если угодно. Он нарушает правила приличия и порядочности. Послушайте, инспектор...
Полицейский чиновник достал из нагрудного кармана официальный документ. Сложенный синтетический листок сам собой раскрылся, и врач увидел напечатанные строчки, скрепленные печатью с тиснением. Он быстро пробежал глазами текст.
— Странно,— сказал он.— Полиция берет под свою защиту преступника, вместо того, чтобы предать его суду. Можно ли узнать причину?
— Почему нет? Но больше никому ни слова.— Инспектор подошел поближе к врачу и прошептал.— Происходит нечто необъяснимое. Идет процесс... как бы выразиться поточнее...
— Что происходит? — нетерпеливо перебил его врач. Инспектор неопределенно повел рукой.
— Многое. И в разных местах. В общем и целом — мелочи. А в совокупности своей это для нас угроза: средняя скорость поездов метро за последние полтора месяца повысилась на двадцать километров в час. Новейшие видеокомбайны целыми месяцами никто не выключает, и это не отражается на качестве изображения и прочих показателях. Материал, из которого сделаны конвейеры, практически больше не знает износа. Вы понимаете, что это значит?
— Разве это не благотворные улучшения?
— Благотворные? Разве что на первый взгляд. Вы забываете, что тем самым нарушается технологическое равновесие. Но даже не это нас встревожило. А вот... кто за этим стоит? Должен же кто-то стоять за этим!
Врач побледнел.
— Не хотите же вы сказать, что вновь появились бунтари... что они... Нет, невозможно — всех ученых и научных работников давно переориентировали...
— Напоминаю: никому ни слова! — Голос инспектора стал твердым.— Я хочу побеседовать с ним!
Когда Джеймс Форсайт услышал звук откатывающейся двери, он попытался спрятать под матрасом из пенопласта детали разобранного аппарата, но не успел. Он поднялся и стал так, чтобы сразу их не заметили. От волнения и страха Джеймс дрожал всем телом.
Врач хотел было что-то сказать, но инспектор опередил его. Оба они избегали смотреть в ту сторону, где за спиной больного лежали детали.
— Даже повреждение пломбы — пусть и по неосторожности — уже наказуемо! Вам это известно!
Джеймс кивнул.
— Вас арестовали за то, что вы разобрали стиральную машину.
— Она сломалась,— сказал Джеймс.
— Почему вы не обзавелись новой?
Джеймс пожал плечами: он знал, что его никто не поймет.
— Почему же? Отвечайте!
— Я хотел понять, что с этой штуковиной стряслось, захотелось ее починить.
— Захотелось? И поэтому вы пошли на преступление? — спросил инспектор, покачивая головой.— Но продолжайте! А этот пылесос? Зачем вы его разобрали? В этом не было ни малейшей необходимости.
— Нет,— сказал Джеймс, а потом крикнул: — Никакой необходимости не было! Но я уже полтора месяца сижу в этой камере — без радио, без видео, без журналов! Мне скучно, если вы понимаете, что это такое! А заглядывать внутрь разных приборов мне просто занятно. Меня интересует, для чего все они предназначены — эти рычаги, винты, шестеренки! Что вы хотите: сегодня меня переориентируют...— Он упал на постель и повернулся лицом к стене.