Сири настроен благодушно и охотно делится всем, что знает о жемчуге:
— В Андаманском море ловятся два вида жемчужниц: хои мук джан (по-научному «пинктада максима») и хои мук калапанга. Первая — крупнее и более ценная. Мы продаем их по двадцать тысяч штук в год.
— Это что же, весь улов?
— Нет, остальные восемьдесят тысяч сбываем торговцам на берегу, по семь долларов за килограмм перламутра.
— Вроде бы невыгодно — восемь долларов за штуку или семь — за килограмм перламутра?
— А попробуйте-ка сохранить их живыми,— говорит Сири.— Трудно найти более капризный моллюск!
Раковины-жемчужницы требуют к себе бережного отношения. Ловцы доставляют раковины на плоты компании, где специалисты создают жемчужницам курортные условия: кристально чистая теплая вода, изобилие планктона и, что не менее важно, абсолютная тишина. Шум моторки или скуттера пугает и губит моллюск. Через два месяца он оправится от переселения и будет готов для операции. На Пукете работают три японских «хирурга». У каждого — пятнадцатилетний опыт работы. Тайцев в операционную не допускают: «Перл нага компани» не намерена делиться своими секретами.
Оперированные раковины поселяют на плоты снова. Работники фирмы следят за температурой воды, перевертывают жемчужницы с боку на бок, как младенца в колыбели. Идет длительный процесс, исход которого трудно предвидеть. Через три года жемчужину — если выросла — извлекают, а раковину оперируют вновь. За пятнадцать лет жизни «пинктада максима» дает три, а в лучшем случае пять жемчужин.
Со вторым видом раковин забот меньше: они более неприхотливы, дают продукцию через девять месяцев, да не по одной, а по две-три жемчужины. Зато «пинктада максима» поставляет жемчужины идеальной сферической формы. И, что больше всего ценится в Таиланде,— нежно-розового цвета. Голубой, черный и другие сорта жемчуга не пользуются здесь популярностью, их экспортируют за рубеж.
— Знаете, искать раковины не только прибыльно, но и интересно,— неожиданно замечает Сири.— Наверное, как и охотнику, когда он в джунглях преследует редкого зверя... Но хои мук джан, видимо, вскоре исчезнет. Так же, наверное, и мы, люди чао лей,— невесело заканчивает он.
Эта грустная мысль Сири заставила меня отправиться в городскую библиотеку Пукета. Там я и познакомился с диссертацией Лаиад Киттиянан, преподавательницы Чулалонгкорнского университета, весьма престижного высшего учебного заведения страны. Л. Киттиянан провела семь месяцев в деревне на берегу Равай, деля с «цыганами моря» трудности и радости жизни. И пришла к неутешительному выводу: племени грозит вымирание. Месячный заработок семьи чао лей составляет 1000 бат (40 американских долларов), что чуть ли не в два раза меньше предусмотренной законом минимальной заработной платы рабочего в стране. В итоге — нищенский уровень жизни, систематическое недоедание, антисанитарные условия жизни, эпидемии детских болезней при отсутствии медицинского обслуживания и борьбы с профессиональными заболеваниями. В деревне берега Равай почти нет пожилых, мужчины не достигают в большинстве 60-летнего рубежа. А те, кто дотягивает до 50—55, как правило, слепнут и глохнет.
«Что очень важно,— утверждает Киттиянан,— у племени чао лей отсутствуют права на жилище и землю. Деревня Равай находится на земле владельца кокосовой плантации, его дом отгорожен от нее изгородью из колючей проволоки. Владелец может выгнать племя в любой момент. В деревне чао лей пока нет даже начальной школы».
Не сгущает ли краски Л. Киттиянан? Заместитель губернатора провинции Пукет Наронг Сангсури, согласившийся принять меня, отвечал на этот вопрос так:
— Мы ежегодно ассигнуем на поддержание жизни «цыган моря» огромные деньги!
— Точнее, какую сумму?
— Сейчас не помню.— И он рассказывает подробно о других мероприятиях властей. Каждую субботу и воскресенье, замечает он, в деревню Равай посылают доктора для осмотра жителей. Люди племени имеют право на дешевое медицинское обслуживание в государственных больницах и клиниках. Но на практике, признается Наронг Сангсури, это право подчас непросто реализовать: в медицинских учреждениях требуют предъявить свидетельство о рождении, удостоверение личности, а чао лей не имеют ни того, ни другого. Да и не хотят они пользоваться услугами больниц. По их опыту эти медицинские учреждения — нечто вроде тюрьмы с одним отличием: в тюрьму попадают на срок, а из больницы люди моря никогда не выходят.