В поисках обряда
«Целебес» теперь называется Сулавеси»,— сказала миловидная дама в окошке, когда я попросил билет на Целебес в салоне индонезийской авиакомпании в Маниле. «Мне только до Макасара»,— уточнил я. «Значит, до Уджунг Панданга»,— улыбнулась она.
Конечно, я знал, что голландская Батавия в независимой Индонезии была переименована в Джакарту. Но что касается Целебеса и Макасара, то «перескочить» сразу на «Сулавеси» и «Уджунг Панданг» было трудно.
На географической карте остров Сулавеси плывет по голубизне южных морей и похож на паука или, если поромантичнее, на раскрытый цветок орхидеи. Острова обычно бывают круглые, овальные или вытянутые в длину, но я что-то не встречал их в виде гигантских полипов, хватающих море жадными щупальцами. И вот там, где у этого «паука» спина, а у «орхидеи» — тычинки, то есть примерно в середине острова, живет племя тораджа. Обрывистые горы, плохие дороги и тропические дожди служат хорошим заслоном чужеземным веяниям. Поэтому племя и сохранило свои древние обычаи.
Обряд торжественного погребения умершего — самое главное событие в жизни тораджа. Про них так и говорят: они сегодня живут, лишь чтобы умереть. Прощание с покойным проходит с невообразимой пышностью.
В церемонии погребения основную роль играют буйволы. Их приносят в жертву, чтобы они сопровождали душу усопшего в «пуйа» — страну духов и душ — и свидетельствовали там о его авторитете и богатстве. Чем больше буйволов, тем лучше для души и, конечно, престижнее для родственников. Торжество длится неделями. Приглашаются сотни гостей. Их траур, конечно, больше показной, ведь между смертью и похоронами покойного проходят месяцы, а иногда и годы...
Наш автобус подошел ровно в семь утра. После обеда мы должны быть в Макале, центре округа Тана Тораджа («Земля племени тораджа»). Однако до Макале мы добрались лишь ночью — слишком уж безобразные здесь дороги. Как только автобус укатил, а мои глаза привыкли к темноте, я обнаружил рядом какую-то фигуру. «Пасторан католик?» — спросил я. Он кивнул и пошел вперед, я — за ним. Дело в том, что благодаря рекомендательному письму генерала из Джакарты меня должны были принять местные отцы-католики. Миссионеры были удивлены моим опозданием и растрогали своим гостеприимством.
Приветствовал я их на «бахаса индонезиа» — сравнительно новом государственном языке Индонезии, которым пожилые туземцы не владели. Пасторы его знали, но между собой говорили на французском или на голландском, которых не знал я.
На празднества тораджа попасть было непросто. Во-первых, они и не могли точно знать, когда состоится очередной Праздник Погребения. В таких случаях требуются долгие приготовления, то и дело возникают различные проблемы. А во-вторых, как истинные горцы, они предпочитали молчание болтовне.
Ждать годы я не мог и уже терял надежду увидеть тораджанский праздник, который мне не раз обещали показать, но потом почему-то отказывали.
Моим первым проводником на Сулавеси стал Йоханнес. Он учился в католической школе в Макале, и святые отцы дозволили ему взять отпуск. От меня он получил вознаграждение и вроде бы должен был радоваться такому удачному случаю, но улыбка лишь изредка скользила по его спокойному лицу. Однако свои обязанности он выполнял исправно, сопровождая меня на туземные тор-жертва, и лишь иногда протестовал против долгих пеших переходов. На большую часть моих вопросов он лаконично отвечал: «Это твое дело».
Хотя Йоханнес был чистокровный тораджа и имел друзей и родственников даже в отдаленных деревнях, он, к сожалению, немногое мог рассказать об обычаях своего народа. И часто охлаждал мое любопытство безучастным «биаса» — «так было всегда» или «тидак биаса» — «так не принято». Лишь много позже я понял, что это-то и были единственно правильные ответы на все мои вопросы.
Племя тораджа представляет собой застывшее или даже закостенелое общество строгой подчиненности, в котором живучи доисторические предания и обычаи. Священный Адат до сих пор для них убедительнее государственного законодательства. Он основан на двух нравственных ценностях: «сири» — разумное чувство ответственности, достоинства, стыда и «патье» — совокупность чувств-переживаний, таких, как любовь, нежность, заботливость, а также ненависть. В обыденной жизни все это как бы в душе человека и выплескивается лишь в особых случаях. Именно Адат предписывает многодневные заупокойные празднества и принесение в жертву буйволов.