Преодолев тысячи миль, Джефф и Майк наконец достигли своей цели — фьорда Понд. Как назло, ветер стих, и несколько последних миль путешественникам пришлось активно поработать веслами.
Но вот все трудности позади, катамаран ткнулся носом в берег. Радостное событие было отмечено бутылкой шампанского.
Немного передохнув, Джефф сделал последнюю запись в дневнике:
«Я сижу в хижине древних мореходов, которой исполнился, должно быть, не один век. В ней уютно. Наверное, те, кто когда-то отдыхали здесь, мечтали проплыть через Северо-Западный проход. Я пишу без перчаток — удовольствие, от которого отвык за долгие месяцы плавания. Мы уже почти сутки на ногах, но спать не хочется: восторг и возбуждение слишком велики. Наш катамаран оказался идеальным судном для путешествия в арктических водах. Достаточно лишь небольшого ветра, чтобы он заскользил по воде, во время шторма устойчив, к тому же его легко вытащить на берег. Мы обязаны катамарану не только успехом путешествия, но самой жизнью».
По материалам «Нэшнл джиогрэфик» подготовил В. Журавлев
Кулига для воющих волков ?
Пижма пробила себе русло в скальных породах и текла как по дну ущелья. Вначале Тиманский кряж был похож на море, которое никак не уляжется после шторма: повсюду, до самого горизонта, тянулись плавные, как застывшие волны, холмы. А потом он словно вырвался из узды, прошелся вприсядку по зеленым увалам, стал карабкаться крутыми отвесами, обрываться глухими распадками. И Пижма тут же почувствовала его настроение. Она металась от одной береговой кручи к другой, обнажалась голым камнем, кружила пенными бурунами. И вместе с ней, выбирая единственно верный курс, прыгала наша остроносая лодка-верховка, запряженная в двенадцать лошадиных сил мотора «Ветерок»...
Все было, как и пятнадцать лет назад. Все та же речка, окутанная парным млечным туманом, все то же куцее северное лето. И тот же спутник, который вез меня сейчас в самую дальнюю деревеньку Лешуконского района — Шегмас.
Совсем не изменился Сергей Дмитриевич Бобрецов, инспектор рыбоохраны, все такой же суровый и немногословный, с ежиком седеющих волос и неулыбчивыми глазами. Он знал Пижму как свои пять пальцев.
Помнится, тогда мы остановились в Шегмасе в доме бывшего председателя колхоза «Парижская коммуна», недавно вышедшего на пенсию, Павла Дмитриевича Поташева. За ужином неприхотливо разматывался клубок застольной беседы.
— Мы дак последние будем по реке-то,— охотно делился со мной старик, прихлебывая из блюдца чай.— Самые что ни есть последние-распоследние. Вот жисть-то! А раньше-то веселей жилось, куда как веселей... Я тут в тридцать первом году коллективизацию проводил — дак безобразьев не позволял. Ни одного мужика не дал раскулачить. Уездное начальство чуть плешь не проело: «Неужто у тебя, Поташев, ни единого кулака в Шегмасе нет? Может, прикрываешь кого из кумовьев, признавайся? Потом худо будет!» — «Да откель им взяться, кулакам? — говорю.— Кругом лес да бес, от них и кормимся. (Под «бесом» хозяин подразумевал дичь и пушного зверя.— О. Л.). Речку тоже не забываем...» Прошлись тогда партийные товарищи по нашим дворам, увидели, у кого что на столах да в сундуках, и отступились. У нас кулаковских сроду никогда не бывало. Всем миром жили, сообча.— Он вдруг горько вздохнул и покачал седенькой головой.
— А вот ноне промашка вышла. Эвон у нас какие пространства разработаны, а робить-то и некому. У нас тут раньше соседи были — деревнюшка Кобыльское, ихний колхоз «Второе мая» назывался. Да вот раз бежался оттуда народ. Избы опустели, поля, луга позарастали — и закрыли «Второе мая». А мы ничего еще — держимся! У нас тут нынче отделение совхоза «Вожгорский».
— А зимой не скучаете? — спросил я, представив на минуту отрезанную от мира деревеньку в тридцать дворов, засыпанную глубокими снегами, в которой лишь дымы из труб, да лай собак, да подслеповатые оконца с тусклыми огнями керосиновых ламп напоминают о присутствии человека.
— Некогда скучать-то. Хозяйство! — посерьезнел Павел Дмитриевич.— Когда к деревне подплывали, видели небось, сколько народу на пожнях робит? И все молодежь! Каждому дела хватает. Животноводство! Опять-таки воля — рыбалка, охота. Кабы не рыбнадзор,— он покосился на форменную тужурку Сергея Бобрецова,— круглый год семгу бы кушали. И пошто такую моду завели: живешь на берегу и свою же рыбу не трогай? — Он отхлебнул из блюдца, вкусно причмокнул.— А вообще-то хорошо у нас молодежи живется, хорошо.