Архитектура деревни как бы вырастала из местности и носила отпечаток всего уклада крестьянского житья. Здесь все привыкли делать сообща — и пахать, и ставить дома, и косить сено, и пасти скотину, и гулять на сезонных искрометных праздниках. Жизнь сама, задолго до колхозов, без судорожных рывков и метаний, заставила людей поверить в разумную кооперацию. Потому что идея кооперации вытекала из самой сути сельского труда, где общинные интересы нередко совпадали с личными. В самом деле: разве северный мужик выжил бы в одиночку посреди лютой пурги, тайги и комариной скуки?
Земли в округе хватало всем. Только не ленись! Ну а если кто проявлял нерадение или, пуще того, бесстыдно лодырничал, того на общем сходе лишали этой земли, а то и попросту выдворяли из деревни. «В Шегмасе все на виду, нас мало. И если кто-то перестанет делать свое дело, мы не сможем поддерживать взаимно хорошие отношения»,— говорил мне когда-то бывший председатель колхоза «Парижская коммуна» Павел Дмитриевич Поташев. И на этой заповеди держались все нравственные и общественные устои. Независимо от того, какая форма собственности бытовала в деревне — охотничий кооператив, колхоз или совхоз,— шегмасская артель ощущала себя неким орденом со своим неписаным кодексом чести и морали. И совершенно естественна та молчаливая форма протеста, когда шегмасан пытались переселить с исконных земель.
Старик Поташев давно умер, но оставшиеся в его доме сыновья и внуки подновили венцы, перелицевали хозяйственные помещения, и дом гляделся почти как новенький. Я хотел зайти, но, увидев палку, прислоненную к двери, повернул обратно. Такие приставы можно увидеть почти всюду в Лешуконье, замки здесь не приняты. Пристав у двери означает — скоро приду, я рядом. Пристав в кольце (оно служит вместо дверной ручки) — буду только к вечеру...
В верхнем конце деревни выросло сразу пять новых, на современный лад, домов — они выделялись на фоне леса сочным румянцем свежеотесанных бревен. И в самой просторной избе, как сказал Бобрецов, скоро поселится некий Михаил Викторович Лешуков, тракторист и механизатор, который полтора десятка лет прожил в Северодвинске. Все, кажется, имел человек — хорошую работу, высокую зарплату, квартиру с удобствами: живи, наслаждайся, вкушай городскую культуру! А он все бросил и с семьей вернулся в родной Шегмас: по тайге и речке соскучился, есть в них, значит, какая-то притягательная сила.
Вот как порой складывается в этой жизни! В том же Лешуконском районе судьбу Жителей за последние десять-пятнадцать лет разделили многие, совсем не дальние и вроде бы обеспеченные селения, связанные с райцентром судоходной Мезенью,— Конещелье, Кобыльское, Усть-Нерманка, Парыгинская Едома, Копылиха; по сути дела, дышат на ладан Каращелье, Ущелье, Пылема, Бугава, Малые Нисогоры... А Шегмас, стоящий на задворках, приосанился, помолодел, практически самостоятельно, без экономических впрыскиваний и инъекций повысил поголовье и продуктивность скота, и теперь уже не большая Вожгора, центр совхоза, а именно шегмасская ферма в значительной степени определяет мясные и молочные показатели... Какие тут действуют законы? Почему из одной деревни разбегался народ, а в другой все оставались на местах, даже молодежь?
Ох, как трудно ответить на этот вопрос! Природа человека раскрывается в единстве далеко расходящихся, часто противоречивых черт и поступков, и покрыть их общим знаменателем невозможно. Жизнь — как река, у которой, кроме твердынь-берегов, есть свои боковые русла, прижимы, перекаты, свои завихрения и подводные течения, несущие не только родниковые воды, но и мутную взвесь, кору, пену... Однако у меня не поднимается рука бросить камень в тех, кто навсегда покинул отчие кулиги и перебрался на «материк». Были такие и в Шегмасе — но мало. Они и сейчас приезжают сюда летом на правах дачников-отпускников. Что же тогда остановило большинство? Воля, охота, рыбалка? Кровные родственные связи, привычка к сельскому житью? Загадочна и неисповедима шегмасская душа, и чтобы понять ее до конца, вычерпать, так сказать, до дна, нужно пожить здесь, наверное, не один месяц. Кто знает, может быть, прав был покойный председатель Поташев, когда говорил: «Крепко приглянулось нам родное отечество»?..
В конторе отделения совхоза «Вожгорский» было пустынно, все разъехались по угодьям — сенокос на носу, не слышно ни шорохов, ни голосов. Только река билась в теснине порога.
В том же доме, вместе с конторой, разместились медпункт, радиоузел и клуб, где два раза в неделю крутят кино. С телевидением вот только нелады: нет уверенного приема первой программы. К тому же в одиннадцать вечера гаснет свет, таков неписаный закон шегмасской электростанции... Появившаяся на пороге уборщица объявила, что управляющего Поташева ждать не имеет смысла. «Начальство у нас сидеть за бумагами не больно-то приучено,— сказала бабуся, шуруя по углам мокрой тряпкой и искоса поглядывая на рыбнадзоровские фуражки с зеленым верхом.— Управляющий наравне со всеми робит. Не то что некоторые! Как записал себе— 137 тонн сена и 620 центнеров мяса — так, значит, и сделает. Нам не впервой на Доске почета висеть!»