Напрасно мы три часа кряду в поисках «зеленого чуда» царапали плечи о криптокарии (Cryptocarya alba), мыльные деревья (Quillaja saponaria) и, что хуже, литрею едкую (Lithraea caustica), которая вызывает кожную сыпь и лихорадку. Мы не нашли обещанного обрыва, изрытого норами этих скрытных птиц. Раздосадованные, возвращаемся к машине: «Луис! Мы не доедем!» — «Доедем!» — веселым эхом отзывается нимало не смущенный шофер. И мы мчимся дальше на юг, оставляя за собой, как листки отрывного календаря, километры и города.
19.00 37-Я параллель, Панамериканское шоссе, 37°00 "S, 72°21" W
Здесь, как известно всем, кто читал Жюля Верна, проходил маршрут пассажиров яхты «Дункан», искавших злополучного капитана Гранта. Фантаст не случайно выбрал именно ее. Приблизительно по ней проходила граница Чили в 1864 году, когда и происходит действие романа (к тому времени колония уже превратилась в независимую Чилийскую Республику).
Преграду на пути колонизаторов возвело неожиданно упорное сопротивление индейцев, которых по названию местности Арауко («мутная вода» на местном языке) испанцы окрестили «арауканами». Конкистадор Диего де Альмагро бежал от них восвояси. Вальдивия развернул более успешные военные действия. Оттеснив воинственное племя к югу, он в 1550 году основал южный опорный пункт, океанский порт Консепсьон в устье реки Био-Био. Городу суждено было стать форпостом в почти трехсотлетней войне у неспокойной границы цивилизаций, которая лишь к XVII веку окончательно установилась вдоль упомянутой реки. К северу от нее белые строили виллы, сеяли пшеницу и прокладывали дороги, к югу — коренное население собирало шишки араукарий, кочевало от побережья к высокогорью и ночевало в крытых сухими водорослями деревянных домах-«р`уках». Но прежде чем этот шаткий баланс был установлен и испанские власти скрепя сердце признали существование независимой Араукании (беспрецедентный в истории обеих Америк случай!), не обошлось, конечно, без эпизодов, леденящих кровь. Например, таких, который изложил нам Луис, когда мы проезжали деревню под названием Лаутаро.
Что рассказал Луис
Лаутаро (Быстрый сокол) стал героическим «токи» (военным вождем арауканов) по воле случая. Мальчишкой он попал в плен к испанцам, и они превратили его в «ямана» (раба). Лаутаро, пока томился в рабстве, открыл самую главную тайну белых людей. Он узнал, что человек и лошадь — это два отдельных существа, а не одно целое, как думали его соотечественники. Европейцы сами были виноваты: Вальдивия взял смышленого ямана в личные слуги и обучил верховой езде. Через шесть лет Лаутаро сбежал, прихватив с собой лучших коней. Он предстал перед вождем племени Коло-Коло и рассказал все, что знал. Народ тут же выбрал его в «токи», и Лаутаро повел этот народ в бой. При селении Тукапеле ему удалось лично захватить в плен бывшего хозяина и командира конкистадоров Педро де Вальдивию, который после трех дней пыток принял мучительную смерть от мстительных индейцев. Испанцы, в свою очередь, объявили охоту на дерзейшего из арауканов и не успокоились до тех пор, пока его расчлененный труп не доставили в Сантьяго, а голову, посаженную на копье, не выставили на Оружейной площади.
Жуткий сюжет этот Луис почерпнул из героической поэмы «Араукана», которую якобы «знает наизусть любой чилийский ребенок». Написанная в 1578 году испанцем и соратником погибшего губернатора Алонсо де Эрсильей, она совершенно парадоксальным образом во время войны за независимость Чилийской Республики в XIX столетии превратилась в национальный эпос. Получилось, как в старом анекдоте: «Василий Иваныч, тебе за что в Африке памятник поставили?» — «Ты что, Петька, я ж всю жизнь с белыми воевал!» Надо, правда, заметить, что Эрсилья сам поспособствовал такому «перевертышу»: сражаясь, понятно, на стороне бледнолицых, он не скупился на восторженные пассажи о невиданном мужестве противника: «Арауканы — Ахиллы духа, отваги, силы» и тому подобное. Между прочим, сами «Ахиллы духа», которых осталось на сегодняшний день около миллиона, наименования «арауканы» не приемлют. Себя они зовут «мапуче», то есть «люди земли» (на языке мапудунгун), и проживают в так называемых редукциях, аналоге резерваций, на исконных, но очень небольших теперь территориях. То, чего не смогла сделать сила, «далось» неизбежной постепенной ассимиляции. 31 декабря 1882 года на последних араукано-чилийских переговорах касик Пенчулеф «сдался», и на следующий день в сердце его владений был заложен город Вильяррика. До него мы стремимся добраться поскорее, но уже поздний вечер.
21.00 Темуко, 38°45" S, 72°40" W
Резкий и острый ландшафт Среднего Чили постепенно сменился мягкими линиями холмов и долин, образованных сходом ледников. Северная часть Южного Чили, которое начинается после 37-й параллели, — земля вулканов и озер, влажных вечнозеленых лесов, бесконечных зимних дождей, коротких полноводных рек и водопадов. Все это великолепие постепенно тает в наступающих сумерках, и становится уже совсем темно, когда мы проезжаем Темуко — столицу нынешней административной области Араукания (гораздо южнее исторической), сделав лишь краткую остановку для ориентации на местности (поскольку скоро предстоит сворачивать на Вильяррику). Пока Луис в неспешной чилийской манере опрашивает местное население, я вступаю в первую беседу с мапуче, которая, впрочем, заканчивается тем, что в лингвистике называется «коммуникативной неудачей». Двое индейцев продают пончо, разложив их на земле прямо на выезде с заправки. Я напряженно вслушиваюсь: язык мне точно незнакомый, возможно, это мапудунгун, но не наверняка. Памятуя о том, что самое страшное оскорбление для индейца — назвать его индейцем, а также о том, что мапуче ненавидят, когда их называют арауканами, я судорожно формулирую вопрос, который помог бы проверить мою догадку. Наконец мне кажется, что верное слово найдено: «Простите, вы аборигены?» Видимо, сочтя мой вопрос идиотским, ответом они его не удостаивают. «Что хочешь, женщина?» — довольно бесцеремонно бросает один из них по-испански. Я молча беру первое попавшееся пончо и даже не торгуюсь. Пытаясь исправить ситуацию, «спасибо» говорю на языке мапудунгун — «траэльту» (это я выучила из путеводителя). Они никак не реагируют: то ли путеводитель врал, то ли обиделись на «аборигенов».
Четверг. День третий
10.00 Вильяррика, 39°16" S, 72°13" W
Всего лишь «какие-то» десять тысяч лет назад, когда человек уже проник в Америку, вся земля к югу от Темуко была покрыта льдами, которые, отступая, оставили по себе десятки моренных озер. Теперь, если смотреть с восточной стороны любого такого озера на западную, то есть в направлении против схода ледника, ясно видны ровные очертания вала из обломков, которые он двигал перед собой, — это и есть конечная морена. Древняя перепонка мешает выходу талой воды и служит поэтому естественным берегом. Озера другого рода, вулканические, здесь встречаются не менее часто, поскольку южная часть Анд — самая молодая, и горообразование тут еще, можно сказать, в разгаре: что ни возвышение, то с кратером. Вулканическая деятельность вкупе с землетрясениями постоянно меняет общий облик этой части страны, лежащей в сейсмоопасном Тихоокеанском Огненном поясе. Достаточно одного сильного толчка за тысячу километров отсюда, и сразу несколько «жерл» начнут палить. Все эти сведения мне кажутся совершенно нелишними перед вылазкой на склоны вулкана Вильяррика от берега одноименного озера в одноименном же национальном парке. В последний раз он просыпался в 1984 году, и если учесть, что, по подсчетам, цикл между пиками его активности составляет около 20 лет, то… Из кратера, как из чайника с носиком, струится довольно интенсивный дымок.
12.00 Национальный парк Вильяррика, восточный въезд
Здесь нам надлежит освоить хотя бы один из трех возможных маршрутов, чтобы получить представление о природном своеобразии этой местности. Первый — непосредственно по склону вулкана — займет, по уверениям очередного заботливого смотрителя, «ма-ааксимум три часа, а если пошевеливаться, гораздо меньше». Логично. Но, как говорится, свежо предание. Мы еще раз внимательно выслушиваем описание тропы под названием «Чальюпен». Сперва сквозь поле застывшей лавы, затем начнется лес южноамериканского бука «ленга», который тянется до потухших малых кратеров Вильяррики. Заблудиться невозможно — кругом разметка. Запасшись только бутылкой воды, мы выступаем, но уже через пару сотен метров подъема забываем о времени, маршруте и крупнейшей озоновой дыре, которая разверзлась прямо над нами. «Смотрите, Аня, видите обвал? На срезе четко видны слои, которые шлаковые породы формировали при каждом извержении, а это — обсидиан, вулканическое стекло, из которого индейцы инструменты себе делали. Оно полупрозрачное на сколе, видите? Это значит, что лава очень быстро застыла, не успев кристаллизоваться. Подержите объектив», — раз Лев Ильич Вейсман, бывалый фотограф и путешественник, пускается в объяснения и доверяет мне объектив, значит, он доволен.