Мы мечемся по альпийским лугам, покрывающим склоны, от одного «мини-сокровища» к другому: вот — красной россыпью — копиуэ, чилийский колокольчик (Lapageria rosea), который считается национальным символом страны наряду с флагом и гимном. Вот — редкой красоты лишайники, цветущие камнеломки, ягоды вроде водяники, еще цветы, не известные ни мне, ни многоопытному Вейсману. Вот, уже совсем рядом, белые подушки снега над вершиной: отсюда хорошо видно, как они покрываются розоватой пылью — это оседают газообразные выбросы из кратера. А внизу — озера Вильяррика и Калафкен умопомрачительно синего цвета, темно-зеленые хребты холмов, белоснежные геометрически идеальные треугольники вулканов. Красоты ландшафта усыпили нашу бдительность — но ненадолго. Сомнения начали подрывать наш боевой дух, когда путь преградила бурная горная речка: поток серой от вулканического песка воды рождается на наших глазах из красивой, словно тесто сползающей снежной шапки и с грохотом катится по глубокому ущелью. В описании тропы, заметьте, не значилось никаких речек. К тому же мы идем уже целых четыре часа, а упомянутый лес только завиднелся на горизонте. У нас закончилась вода. Лицо, руки, шея уже болят от ожога. Хорошо, что на мне две майки, одна поверх другой: верхнюю я попеременно наматываю то на «полыхающую» шею, то засовываю в нее обе руки по самые плечи.
Ученые считают, что не все рощи араукарии чилийской (Araucaria Araucana) естественного происхождения. Семена этих деревьев местные индейцы широко употребляли и употребляют в пищу, поэтому они запросто могли стихийно «распространяться» вблизи старых индейских стоянок. «Пеуэны» — так называются шишки араукарии — собирают с февраля по май люди племени пеуэнче
Вдобавок наверняка мы уже сбились с тропы: никаких обещанных «меток» нет. Или зашли слишком далеко? В любом случае пора ретироваться, иначе темнота застанет нас в горах. Но вдруг — прямо-таки чудо. Глазам не верю, но, кажется, это она — королева чилийских влажных лесов и священное дерево мапуче, Araucaria Araucana, или араукария чилийская. Еще сто лет назад мало кому из европейцев удавалось увидеть ее. В англоязычном мире это удивительное дерево известно также под кличкой Monkey Puzzle — «задачка для обезьяны», которую дал ему биолог Джозеф Бэнкс. Увидев, какие колючие листья покрывают ствол и ветви, он воскликнул: «Забраться туда не смогла бы и обезьяна!» Впрочем, взрослые араукарии сбрасывают листья со ствола и становятся совсем непохожими на прежних «ежистых» малюток. Их плоские зонтичные кроны образуют сетчатый купол гораздо выше соседних деревьев. И вот мы бродим по реликтовому пространству под ними, где, кажется, вот-вот встретишь динозавра, оглушенные и счастливые. Теперь не обидно поворачивать назад, хотя до обещанных потухших кратеров так и не добрались. Мы едва бредем по черным, пористым, бесконечным лавовым полям. Солнце тем временем все же подчиняется закону природы и быстро катится в океан, осветив последними лучами горнолыжную базу, которую мы покинули десять часов назад и где нас ждет встревоженный, хоть и бодрящийся Луис. Он припас для нас пакет чипсов, к ним отлично подошел предусмотрительно прихваченный вчера из гостиницы сладкий песочный пирог «кухен», который здесь пекут потомки немецких колонистов. Закусываем семечками, которые предусмотрительный Вейсман захватил из Москвы, и дальше, все время на юг. В свете звезд Южного Креста добираемся до Пуэрто-Вараса, на берегу огромного (второго по величине в Чили) озера Льянкиуэ. Мне, впрочем, не до озера: от солнечных ожогов я едва могу пошевелиться, кисти рук отекли, уши и нос в волдырях.
Пятница. День четвертый
07.00 Пуэрто-Монт, 41°26" S, 72°55" W
Из Пуэрто-Вараса до Пуэрто-Монта всего 20 километров, но последний город — это уже ворота в Патагонию. Здесь заканчивается Панамериканская магистраль и начинается чилийская гордость: Антарктическое шоссе. В течение 23 лет силами всего Инженерного армейского корпуса правительство Пиночета вело эту титаническую и стратегическую стройку века, чтобы присоединить наконец к Центру самые южные, изрезанные фьордами и распадающиеся на сотни островов земли Чили. Но все же на одном крупном участке, от Айсена до Пуэрто-Наталеса (с 46° до 51° южной широты), который, кстати, признан ЮНЕСКО самым экологически чистым районом мира, пробить третий по объему на Земле (после Антарктиды и Гренландии) запас замороженной пресной воды не удалось. Так и обрывается Антарктическое шоссе в Вилья-О’Хиггинс. Объезд существует — по территории Аргентины, но у нас на него нет времени.
9.00 Пуэрто-Наталес, 51°44" S, 72°30" W
Мы приземляемся в сердце Патагонии. Низкое пасмурное небо, резкие порывы ветра, которые то и дело рвут тучи в лохмотья, открывая тусклое северное (то есть южное) солнце. Люди на нас оборачиваются, и надо признать, что мы с Вейсманом составляем весьма комическую пару: красные, как вареные раки, двигаемся словно на шарнирах и то и дело, случайно побеспокоив больной участок кожи, строим от боли гримасы. Но окрыляет то, что цель близка, и, даже не поморщившись от крепкого рукопожатия здешнего гида Йерко, решительно спрашиваю: «Как и когда мы попадем на мыс Горн?» — «Пока невозможно, — Йерко не уступает в невозмутимости своим соотечественникам с Центрального плато. — Ветер, вы же видите».
Тихоокеанские, или Западные, катабатические ветра — самая серьезная климатическая проблема этих краев. Они способны достигать такой силы, что зимой люди передвигаются кое-где с помощью натянутых вдоль улиц канатов. «Если дует сильно, как сейчас, вертолеты к Мысу не вылетают, а на корабле — трое суток плыть». То есть — не уложимся во времени. Остается уповать на милость погоды, которая позволяет тем не менее совершить прогулку на катере по фьордам одного из самых известных, в том числе и за пределами Чили, природного заповедника Торрес дель Пайне («Голубые башни»). Пока над свинцовыми водами фьорда «Последняя надежда» сеет мелкий дождь, капитан судна «Альберто Агостини» рассказывает морские истории на крытой палубе.
У ног Магеллана в Пунта-Аренасе — «последний патагонец», которого приезжие трогают за большой палец правой ноги — на счастье
Что рассказал капитан
На уровне Пуэрто-Монта прибрежная линия Анд слегка поворачивает к западу и уходит под воды океана: горные вершины превращаются в острова с отвесными берегами, заросшими буком, а промежуточные «долины» заполняются водой. Из-за отсутствия удобных мест для высадки острова Западной Патагонии почти необитаемы, так что гуанако, пумы и кондоры, потесненные в иных местах, чувствуют себя тут вольготно. Эти дикие места были освоены позже других, до появления первого постоянного поселения — в 1911 году сюда заплывали только по ошибке. Впервые в 1557-м — европейская бригантина «Святой Луис» под командованием некоего Хуана Ладрильеро. Вот уже четыре месяца по приказу очередного чилийского губернатора дона Гарсия Уртадо де Мендосы она искала проход в Магелланов пролив из Тихого океана — его точные координаты не были известны. Широкая расщелина подала мореходам последнюю надежду (отсюда название фьорда) вырваться из ловушки (до того они заплывали в десяток ложных проливов), но и тут их ждал тупик — моренное озеро.
Более прочих для исследования края сделал итальянский монах-салезианец Альберто Агостини, имя которого носит наш корабль. 27-летний Альберто прибыл в миссию ордена в Пунта-Аренасе в 1910 году. Дух первооткрывателя и естествоиспытателя пылал в нем. Он рьяно картографировал, залезал вслед за пумами на самые высокие пики массива Пайне, производил первые аэросъемки Южного Ледового Поля. В то время Южная Патагония уже перестала служить местом ссылки испанских каторжников, каким была вначале, и сложный процесс колонизации негостеприимной территории приносил свои плоды. По всей степной пампе, что тянется до берегов Атлантики, бродили стада овец — никакая другая хозяйственная деятельность, кроме животноводства, невозможна на этих землях. У овец, которые стали подлинным спасением для местных поселенцев, обнаружились только два врага — пумы и индейцы. До появления тучных барашков и те, и другие ловили гуанако. Теперь ламы могли не беспокоиться — охота на «белых гуанако» оказалась делом несравненно более простым. Колонисты не желали, однако, терять поголовье своего мелкого рогатого и неповоротливого скота и открыли, в свою очередь, охоту на пум и индейцев, в результате которой выжила лишь часть первых — они просто поднялись повыше в горы, откуда по сей день угрожают заблудшим стадам. От последних до нас дошли только фотографии Агостини.