«Престранным» и «невероятным» назовут этот брак. И в первую очередь потому, что всеобщий любимец, блестящий красавец-кавалергард Жорж Дантес «женится на старшей Гончаровой, некрасивой... и бедной сестре... поэтической красавицы, жены Пушкина». Недоумевают и те, кто почти ежедневно принимал будущих супругов в своем доме. «Кто же станет смотреть на посредственную живопись, когда рядом мадонна Рафаэля, а вот нашелся, оказывается, охотник до подобной живописи — может быть, потому, что ее дешевле приобрести». Догадкам нет числа.
Блестят «всевидящие лорнеты». Сплетни метелью несутся по заснеженному Петербургу. Голоса не умолкают даже в вихрях мазурки. Зимний сезон в разгаре. Дворянское собрание, вечера у Вяземских и Люцероде, большой бал у Фикельмон, у Воронцовых-Дашковых и снова Вяземские. Иногда появляются Их Величества...
Императрице около сорока. «И при свечах на бале, танцуя, она еще затмевает первых красавиц».
Александра Федоровна ведет беседы о Шиллере и Гете, но запоем читает французские романы. Ей нравится строгость придворных балов, и она без ума от маскарадов. На одном из них проказник Дантес шепнул ей: «Bonjour ma gentille» — «Здравствуй, моя прелестница».
Да, каждый по-своему справляется со скукой — императрица постоянно влюблена. Елагинский остров, салазки, игра в снежки, это здесь — «мои казаки вносят меня на гору». Обеды, танцы, вальсируя, она даже теряет подвязку...
Дневник императрицы пестрит именами: Бетанкур, Куракин, Скарятин, Дантес. Ее кавалергарды. Ее полк. Ее веселая банда.
Все мысли Александры Федоровны заняты романами, своими и чужими. И ничто так не занимает императрицу этой зимой, как ухаживания Дантеса за «мадам Поэтшей» и его загадочная свадьба. И никто не знает больше, чем ближайшая подруга новобрачных и семей Пушкиных и Геккернов!
Идалия Полетика везде: в доме невесты, на церемонии венчания, на свадебном завтраке в голландском посольстве, на праздничном обеде у Строгановых. Она — желанный гость на любом балу. Никогда раньше свет не интересовался ею так самозабвенно. Как доверительна она в своих беседах!
И развернулось перед замершими от любопытства зрителями очередное действо водевиля.
«Если можно было бы соединить госпожу Пушкину с Дантесом, какая прелестная вышла бы пара», — уже перешептываются в свете. Их имена почти неотделимы. Остальное додумается. И Пушкин прослывет ревнивым, как дьявол, — Quel monster! И возможный адюльтер. И романтический ореол вокруг «интересного Дантеса», пожертвовавшего собой ради спасения «возлюбленной»: женился на ее сестре.
Образованное общество зачитывается романами Стендаля и Бальзака...
Так нас природа сотворила к противоречию склонна
«Е.О.» V, VII
Распахнуты двери дома на Мойке. Каждую минуту заходят люди... Им нет числа... Одним из первых приходит граф Строганов с женой.
Вчера до полуночи граф был в другом доме, у Геккернов. Сочувствовал барону, жалел Дантеса. Днем раньше Геккерн показал ему письмо от Пушкина. Оскорбительное. Мнение Строганова — мнение света. Его вердикт — дуэль. И прогремел выстрел... Дни напролет дежурит около умирающего Пушкина мать Идалии, графиня Строганова. Ничто не укрывается от ее глаз. Вот Жуковский выносит какие-то бумаги. Что это? Донос?! И Василию Андреевичу приходится оправдываться. ...Нет, Жуковский выносит с разрешения Наталии Николаевны ее личные письма к Пушкину.
Влиятельное семейство Строгановых волнуется. Слишком близко оказалось оно к трагедии. «Я больна от страха», — пишет Дантесу Полетика. И мечется по Петербургу обер-шенк двора. Собирает слухи. Автор пресловутых анонимных писем так и не найден. Не шутка ли это его дочери? Не ее ли кавалергарды приложили к пасквилю руку?
В ее доме было свидание Наталии Николаевны с Дантесом. Наедине! Не это ли повод или причина дуэли?
В те дни о свидании молчат. Хотя многие знают: Пушкины, Геккерны, Строгановы, Вяземские... Но нет такой версии у очевидцев, не связывают они эти звенья.
О тайной встрече станет известно лишь к концу века по двум источникам. Один сомнительный — воспоминания дочери Наталии Николаевны и Ланского. Другой — тоже не слишком понятен — свидетельство княгини В.Ф. Вяземской, записанное Бартеневым. «Дантес был частым гостем Полетики, и однажды виделся там с Наталией Николаевной, которая приехала оттуда вся впопыхах и с негодованием рассказала, как ей удалось избегнуть настойчивого преследования Дантеса».
Удивительно, но даже через десятилетия Вяземская тоже не связала свидание с дуэлью.
Других явных доказательств преследования Наталии Николаевны Дантесом нет. «Поведение вашего сына... не выходило из границ светских приличий», — читаем в первом варианте письма Пушкина к Геккерну. Весь компромат на молодого барона написан уже после дуэли. Общество словно прозревает. Вспоминают пылкие взгляды, частые танцы, тосты, неудачные шутки... «... на одном балу он так скомпрометировал госпожу Пушкину своими взглядами... что все ужаснулись...»
Все претензии Пушкина, высказанные в письме, были адресованы не Дантесу, а голландскому послу. Об этом в трагические дни тайно переписываются Николай I и Вильгельм II, будущий король Голландии. «Дело Геккерна» — так называют монархи события последних дней.
Что же до той «роковой» встречи в доме Идалии, то случайной она была, похоже, только для одного человека — Наталии Николаевны. Это было не ее свидание. А той, у кого она застала Дантеса. Последний же, испугавшись за репутацию своей возлюбленной, стал разыгрывать спектакль. Дантес не компрометировал жену Пушкина. Он спасал Полетику.
…Долгие годы в семье Строгановых хранится старинный бокал. Подарок барона Геккерна верному другу. А в семейном архиве Дантесов — письмо: «...когда Ваш сын Жорж узнает, что этот бокал находится у меня, скажите ему, что дядя его, Строганов, сбережет его как память о благородном и лояльном поведении, которым отмечены последние месяцы его пребывания в России».
Везде, везде перед тобой твой искуситель роковой
«Е.О.» III, XV
Раненый Дантес будет дожидаться суда на гауптвахте. Встречи с ним категорически запрещены. Но друзья ему пишут. Короткие записки на отдельных листах вложены в общий конверт. Одна из них — от нее... «Бедный мой друг! Ваше тюремное заключение заставляет кровоточить мое сердце. Не знаю, что бы я отдала за возможность прийти... Мне кажется, все то, что произошло, — это сон, кошмар».
Сдержанное, почти дружеское послание, не для чужих глаз. И как бы ответом на него — великолепный подарок от узника: тонкое запястье Идалии украсил драгоценный браслет работы французских мастеров. А от нее вновь летит послание-признание: «Вы по-прежнему обладаете способностью заставлять меня плакать, но на этот раз это слезы благодарности. Ваш подарок на память меня как нельзя больше растрогал и не покинет моей руки. Если я кого люблю, то люблю крепко и навсегда. До свидания, я пишу «до свидания», потому что не могу поверить, что не увижу Вас снова».
19 марта 1837 года бывший поручик Кавалергардского полка Жорж Дантес покинул Россию. По приговору военного суда он был разжалован в рядовые и выслан. В эти дни его жена Екатерина отправила вслед мужу недоуменное письмо. «Идалия приходила вчера на минуту с мужем, она в отчаянии, что не простилась с тобой... Она не могла утешиться и плакала, как безумная».
Она опоздала! На пару часов. В трагедию превратился водевиль, сюжет которого она сочиняла так вдохновенно и весело. «Прощай, мой прекрасный и бедный узник»...
Неизвестный автор. И.Г. Полетика. Подкрашенный дагерротип (?). Середина XIX века
Пройдет четыре года, прежде чем они встретятся вновь. Идалия приедет в Париж и потом напишет Екатерине: «Я получила такое удовольствие от вас обоих, что увидеться еще раз стало для меня навязчивой идеей. Я надеюсь, что смогу это осуществить». Но в 1843 году при родах Екатерина умрет. И Полетике уже не нужно будет писать невинные «дружеские» письма. Письма для двоих... «Я по-прежнему люблю Вас... Вашего мужа».
«Скажите от меня Вашему мужу все самые ласковые слова, которые придут Вам в голову, и даже поцелуйте его, — если у него осталось ко мне немного нежных чувств». Следы их встреч растворятся во времени... И только случайно найденная заметка современника подскажет, что в 1849-м она снова посетила Францию. «Я был поражен, найдя ее царившей среди самых элегантных женщин парижского общества. Помолодевшей и похорошевшей до такой степени, что ее трудно было узнать».