Наконец, вот он, тот самый город, который уважающий себя турист никогда не объедет стороной — Сан-Джиминьяно (кстати, именно тут впервые нам встречаются туристы в ассортименте). С расстояния в несколько километров он сильно походит на средневековую карманную модель Манхэттена. Около 800 лет назад жителей города сразила «небоскребная болезнь», и они принялись надстраивать над жилыми домами башни одна другой выше. Когда-то их было больше 70, сейчас осталось всего 15, но и этих достаточно, чтобы представить себе чувства путешественника в XIV веке: вот он после долгого пути въехал на своем муле на ближний холм — и вдруг перед ним вздымается душераздирающая картина вопиющей строительной гордыни. Неудивительно, что в том же XIV веке славный некогда город (основали его еще этруски ) перешел под власть Флоренции — необузданная постройка башен истощила как местные финансы, так и силу духа.
И снова серпантины, серпантины с редкими прямыми отрезками. Право, мне нравятся итальянские сельские серпантины: на ширину в полторы машины, крутые и обычно без отбойников. А горы здесь совсем не игрушечные, для настоящих мужчин. Вот мы обгоняем грузовик — водитель одной рукой держит трубку сотового телефона, а другой страстно жестикулирует. Вот с некоторым трудом догоняем и начинаем гордо обходить местную легковушку: смотрите все на нас, мы сейчас обставим местного на горной дороге, это дорогого стоит! Как вдруг оказывается, что итальянский водитель даже не подозревает о соревновании с московскими гонщиками, он… на ходу читает газету.
1. ПодпВид на большой флорентийский собор с куполом Брунеллески и колокольней Джотто.
2. Фонтан Sprone (работы Бернардо Буонталенти), Флоренция. Фото: FERDINANDO SCIANNA/MAGNUM PHOTOS/AGENCY.PHOTOGRAPHER.RU
А вот и Флоренция (Firenze). Тяжесть и воздух, камень и свет. Единственный плоский город в Тоскане. Единственный город с большой рекой. Единственный, где на мосту аж в три этажа живут люди. Это город Возрождения — здесь гигантские просторные площади и широкие улицы. Здесь галерея Уффици, упирающаяся углом в Палаццо Веккьо («старый дворец») с его странной грузно парящей башней, фактически построенной на «балконе» бывшей резиденции Медичи. Здесь, у другого угла Палаццо Веккьо, — «Давид» Микеланджело. И вот здесь-то оно наконец и случилось. Наверное, на «Давида» стоило смотреть издалека, а не подходить вплотную и не таращиться, сильно задрав голову, как деревенщина лапотная. Но в висках уж забухало, голова пошла кругом, дыхание слегка перехватило, а Давид, казалось, слегка наклонился надо мной, качнул шевелюрой на фоне темнорозовеющего закатного неба. Так вот ты какой, синдром Стендаля!
Назад в Рим летели по ночной уже автостраде. Яркие туннели, один за другим, гулко прожевывали нашу машину и выплевывали снова в вязкую темноту. Два дня в Тоскане — как два часа. Два часа обратной дороги — как два дня пути. Потому что уже хочется вернуться.
Егор Быковский
Выбившиеся из строя
С тех пор как возникла цивилизация, многие испытывали искушение отойти в сторону и попытаться проложить собственный, особый курс. Как правило, подобные эксперименты заканчиваются неудачей, порой даже катастрофической. Некоторые жители датской столицы выбрали золотую середину: они решили обособиться не за пределами цивилизации, а внутри нее.
В 1971 году группа жителей Копенгагена проломила забор, которым многие годы была окружена заброшенная территория военных казарм в западной части города. История места восходит к концу XVII века, когда король Христиан V после изнурительных войн со Швецией включил этот участок в цепь оборонительных укреплений города. После Второй мировой военная база стала приходить в упадок, ее единственным билетом в историю остался сарай, где приводились в исполнение последние смертные приговоры в Дании , вынесенные коллаборационистам.
Поводом к вторжению граждан послужили поиски просторной площадки для детских игр — дефицита в тесном городе. Теснота сказывалась также в росте арендной платы за жилье, неподъемной для той части молодежи, которая не мечтала о деловой карьере. В результате сразу за первоначальным вторжением молодых родителей последовала волна сквоттеров, незаконных поселенцев. В их глазах этот демарш принимал особую окраску протеста именно ввиду военного прошлого территории. Вот что писал тогда известный левый журналист Якоб Лудвигсен: