Потягиваешь горячий чай из пузатого стаканчика и смеешься вместе с бдительными стражами:
— Правда, ребята, у вас замечательный город, спасибо за чай и будьте здоровы.
— Аллаха ысмарладык (До свидания (говорит уходящий) (турецк.))!
— Гюле, гюле. (До свидания (говорит остающийся) (турецк.))
Два базара
Не так-то легко спутать золото с творогом. Но такое может приключиться с вами в Стамбуле, в Капалы чаршы.
Туда нужно идти мимо деревянных разваливающихся лачуг, покосившихся настолько, что они давно уже рухнули бы, если бы не были зажаты между двумя каменными домами. Верхние этажи их выступили над нижними на целый метр, двери и окна искривились в косоугольники. Просто не представляешь себе, как можно закрыть их.
Туда нужно идти по кривым и сырым улочкам, полным кошек и детей, носильщиков, сгибающихся под шаткими пирамидами мешков и ящиков. Туда нужно идти мимо маленьких кофеен, где у стен дремлют над чашечками чая старики, где шлепают по столам карты и стучат кости, где люди бьют баклуши, потому что время здесь — самое дешевое из того, что они могут иметь: ведь за время не надо платить.
Капалы чаршы — это турецкий крытый базар. Он возник в семнадцатом столетии, служил султанскими конюшнями, то и дело сгорал; последний пожар был в 1955 году. Капалы чаршы — это город в городе, занимающий несколько кварталов по соседству с мечетью Баязита. В нем насчитывается свыше шести тысяч лавок. Некоторые улицы перекрыты сводами, под ними царит таинственный полумрак. Электрические лампочки чуть освещают груды дамасских мечей, украшенных перламутром кинжалов, чеканных подносов, чаш и бокалов, кривых сабель и пистолетов со стволами, где укрыты откидные кинжалы.
Другие улочки идут вдоль аркад, откуда можно войти в такие тесные лавочки, что там у прилавка не поместиться трем покупателям.
В следующей части базара торговля сгруппирована по ремеслам, здесь находятся корзинщики, кожевники, сапожники, скорняки, далее идут часовщики, точильщики, чеканщики по серебру и меди. Вы только посмотрите, как эти огромные круглые латунные листы слушаются рук мастера с длинными усами; как после каждого удара молоточком, оставляющего на латуни совершенно одинаковые черты узора, они поворачиваются на совершенно одинаковую долю; как затем чудесная Виктория регия загибает края своего металлического листа и как мастер, сделав последний удар, строгим взглядом окинет свое изделие и бросит его на груду других. Если ты, турист, станешь покупать на память этот огромный поднос, не сомневайся: эта работа воистину ручная, никакой машины тут не было и в помине.
Но откуда взялись здесь, среди мастеров по металлу, торговцы изделий из творога? На витрины они выставили сверкающие золотом кругляшки сыров, а чтобы привлечь покупателей, соорудили из своего товара разнообразные пирамиды, озарив их светом электрических ламп. И вот ты уже попался на удочку, как и много других людей, которые впервые появляются на улочках города Капалы чаршы в городе Стамбуле.
Оказывается, это торгуют не сыром, а золотом. Законы запрещают продавать золото на вес, поэтому торговцы отлили браслеты, поставили на них пробу и выставили на витринах. Как раз сейчас цена на золото возросла, ибо приближается время жатвы и уборки хлопка. Стоимость одного грамма золота колеблется между пятнадцатью и двадцатью турецкими лирами, сегодня торговцы запрашивают 15,6 лиры: до жатвы остается еще несколько недель. А там придут крестьяне, всю свою выручку превратят в золотые браслеты и спрячут их в сундуки, ибо золотой телец — надежная скотинка. Золотые браслеты гораздо вернее бумажных банкнот, которые сегодня в цене, а завтра могут стать пустыми бумажками.
Есть в Стамбуле и другой базар. Он напомнил нам о Лондоне.
За исключением того, что на лондонском «блошином рынке» наряду со ржавыми гвоздями, старыми бритвами, часовыми колесиками и поношенными подтяжками продают собак, щеглов и канареек, большой разницы между лавчонками старьевщиков в городе на Темзе и в городе над бухтой Золотой Рог нет. Однако если в Лондоне «блошиный рынок» собирается лишь в воскресенье до полудня, то Бит чаршы (Бит чаршы — буквально: «вшивый базар» (турецк.)) действует каждый день, с утра до вечера. Как там, так и здесь старьевщики раскладывают свои «товары» на расстеленной газете, на ящиках, на доске, положенной между двумя колченогими стульями. А «товары»? Ножницы, из которых можно купить лишь одну половинку, так как вторую кто-то обломил и выбросил в помойку. Бритвенные приборы двадцатипятилетней давности, фарфоровые статуэтки, рамы от картин, продавленное канапе, газовый водогрей, настольная лампа на крученой подставке. А вон там продавец спит в ванне; он тоже ждет покупателя — накрывшись газетой, знай спит себе, но сразу просыпается в тот момент, когда перед ним останавливается кто-нибудь.
Перевод С. Бабина и Р. Назарова
Ночь в джунглях
Что-то пугало меня в этих джунглях. Правда, и раньше в других краях я испытывал страх и благоговение перед джунглями. Леса Индии поражали меня. Но здесь, в этом хаосе болот, в этих покрытых лесом горах Центрального Индо-Китая, было нечто невыразимо зловещее (Действие происходит в 20-х годах нашего века в южных районах Вьетнама.) .
Казалось, что даже звери ведут себя здесь совсем по-другому, издают другие звуки. Ночью, лежа в палатке, я различал резкий кашель пантеры, ворчливый вздох и следующий за ним свирепый рев Тигра, но эти звуки чем-то неуловимым отличались от тех, к которым я привык. Пожалуй, они были скорее небрежными и самоуверенными, чем угрожающими, и все же куда более зловещими и мрачными.
Никогда раньше не слыхал я такой какофонии, которая слышалась из глубины этих джунглей. На рассвете доносится чей-то пронзительный крик, который тут же подхватывается и повторяется сотнями голосов. Этот крик распространяется во всех направлениях, и вот уже джунгли трепещут в такт с ним. Это визжат обезьяны. Они продолжают свои невероятные вокальные упражнения почти в течение часа.
После долгого путешествия в маленькой двуколке, запряженной волами, по ужасной, тряской дороге мы прибыли в охотничий лагерь, разбитый глубоко в джунглях.
Множество следов пантер, тигров, оленей, кабанов разбегалось во все стороны, но я скоро понял, что методы, применяемые в Индии для поимки тигров, здесь неприемлемы. Пришлось отказаться от охоты с загонщиками, так как охотников было мало, а густота подлеска и особенности в повадках зверей делали невозможным устройство засады с живой приманкой.
И я решил применить новый способ. Для этого нужно было оставить в качестве приманки несколько коровьих туш, затем подкрасться к ним перед самыми сумерками в надежде застать тигра, расправляющегося с добычей.
Трижды я оставлял коровьи туши, трижды бесшумно подползал к тому месту, где, как я думал, должен застать тигра за едой. Но, увы, приманка уже отсутствовала: тигр был хитрее меня. Наконец мне надоело снабжать тигров даровыми обедами. Я стал уже думать, что моя охота обречена на неудачу. Но в четвертый раз я все-таки увидел быстро промелькнувшую желтую шкуру и уловил слабый шорох раздвигаемых листьев.
Три дня спустя я снова разложил коровьи туши. Невдалеке я нашел небольшое углубление за поваленным деревом, откуда была прекрасно видна приманка. С тыла меня защищал огромный куст.
В течение получаса тишина нарушалась лишь иногда криком лесного петуха и жужжанием мух над приманкой. Потом внезапно кусты раздвинулись, и я очутился сразу в доисторической эпохе. Чудовищная ящерица выползла на поляну, и за ней тотчас же появилась вторая. Они были вооружены длинными, как у пантеры, когтями и двумя рядами неровных зубов.