— Укусила.
Француз от волнения чуть не выронил камеру. Боже! Что делать? Но Каноноэль вел себя со стоическим спокойствием. Крепко перехватив руку повыше укуса, он сидел в лодке, ожидая, покуда не заберется Бонго. Тот выбрал одну из валявшихся змей и изо всех сил стал хлестать Каноноэля по укушенной руке выше крохотной ранки. Похлестав так минут пять, он прекратил курс лечения.
— Все, — промолвил он.
— Как то есть все?! Немедленно к доктору! — завопил испуганный Изи-Шварт.
Полинезийцы рассмеялись.
— Доктор, он спит сейчас... А у нас уже змей достаточно.
Достаточно для чего? Оказалось, для супа (помните — алюминиевая кастрюля? Этот кухонный агрегат, оказывается, нужен только для этих целей).
На берегу ловцы быстро разожгли костер, сложили в кастрюлю свои трофеи и стали варить. Кроме основного «морепродукта», похлебка по-увейски включала перец, лук и какие-то травы. Через полчаса, по мнению Бонго и Каноноэля, снявших пробу, фирменное блюдо можно было подавать. Французу, как гостю, предоставили право открыть трапезу.
«Мне уже приходилось есть жареную змею, — рассказывает Изи-Шварт, — когда я добрался до индейцев мейянос в бассейне Шингу, в Бразильской Амазонии, и это было вполне приемлемо. Так что я храбро поднес кусок ко рту... Что вам сказать? Представьте себе аппетитный вкус хорошо проваренного канцелярского ластика. Но мне было неудобно обижать моих героев, и я выхлебал свою чашу до дна.
Все обошлось без последствий. Если, правда, не считать, что, когда я показывал эту сцену на первом просмотре в Париже, мой режиссер чуть не упал в обморок...»
Ип. Дочкин
Заонежские зарисовки
Пустошь, Шилово, Черная Лахта
Местные жители здесь, в заонежском лесу, дают воде, камню и дальнему выпасу простые, сочные и живые имена: Шилово, Сухой мыс, Черная Лахта, Концезерье, Пустошь, Долгий ручей... Шилово означает острый, как шило, мыс на том берегу, где стоит деревня, куда возвращается рыбак после долгого и трудного промысла на таежных озерах. Выходя из леса, рыбак по первому безлесному месту, по Пустоши, определяет, что до дома теперь совсем близко. Лодка ждет рыбака в конце озера, в Концезерье. Потом послушное суденышко минует глубокую Черную Лахту — залив, огибает Сухой мыс, длинную, поросшую тростником отмель, и человек, прокоптившийся в курной избушке, уставший от многих дней волны и ветра, наконец видит свой дом. Дома ждет тепло, баня, чай и чистая постель. День, другой, третий — рыбак наводит порядок в хозяйстве и снова собирается в тайгу, где остаются избушка, утлая лодчонка и где на этой лодчонке можно отправиться еще дальше по какому-нибудь Долгому или Кривому ручию...
В лесу ручей называют «ручий». Если сразу же после снега пойти по лесной тропке, пойти тогда, когда богатая от весны вода поет звонче и ярче, то ты поймешь, как легко, как поэтически-образно входит мир леса в твое сознание, и почувствуешь, что эта образность, непосредственность восприятия окружающего и создали столь радующие тебя особенности в языке жителей здешних мест.
Ручий, а не ручей — было понятно мне. Сложней приходилось с именами небольших лесных озер. Каликино, Красово, Гусельное — я долго всматривался в берега и глубины их загадочных вод, все больше и больше убеждаясь, что других имен этим озерам и нельзя было придумать.
Красово — задумчивое красивое озеро. Высокий еловый берег плавной дугой обводит его ярко-черную воду. Каликино же захудалое, неудачное озерко, прижившееся у низких болотистых берегов. Зато Гусельное действительно может петь. Светлые легкие берега не мешают лесной песне подняться и поплыть над тайгой.
Не знаю, может быть, человек, давший имена этим озерам, думал совсем по-другому, но имена пришлись кстати.
Имена выпасов, выкосов, пашен живут долго. Иногда за временем они могут терять свой основной смысл, и тогда тебе приходится старательно восстанавливать прежнюю историю каких-нибудь Новин...
Когда-то Новины были новыми, недавно отвоеванными у леса выгонами для скота. Но сейчас Новины уже постарели, и дальше за ними лежат в тайге более молодые полосы — Угольные... Малое и Большое Угольные имеют свои истории. Здесь сеяли овес, сюда выходили по ночам медведи полакомиться сочными метелками, здесь нередко раздавались выстрелы, и не один охотник знал на этих полянах удачу.