Мы были вдвоем — со мной студент Паша. Добыли лошадь, взяли нарты, потому что ехать надо было со всем хозяйством: палатка, спальные мешки, посуда, продукты, даже дрова. Начало июня, но еще холодно было. Местами снежок лежал. А иногда и свежий подсыпал. Нехорошая, в общем, весна.
Двигались ночью. Солнышко все равно в небе, а птиц лучше видно. Они если уж вылетают, так прямо из-под ног.
Первый переход у нас был До избы на озере Бюгючен. Летом там рыбаки живут, но, сейчас, конечно, никого не оказалось. Да весной в ней и не переночуешь: избушка маленькая, сложена из дерна, еще и осела, снегу в ней, льда набито — так что мы просто рядом палатку поставили... Куропатка прилетела. Самец. Они любят возвышенные места для обзора — вот и прилетел: сидел на избушке и кричал. Пока до избы шли, два раза видели стерхов. Но далеко пролетали, не гнездовые. Отдохнули мы, поспали, только начали собирать палатку и лошадь седлать — и тут в упор налетела пара... Они шли прямо на нас, при ярком солнце! Я вскинул аппарат: взводил и щелкал, раз за разом. Последний раз щелкнул, когда стерхи проносились прямо надо мной. Они чуть-чуть не укладывались в видоискателе. Я нажал спуск... Я точно слышал щелчок. Это был прекрасный кадр! Я даже успел отрегулировать резкость. Все остальное было пустяк в сравнении с этим кадром...
Но не буду вас интриговать. Снимка потом не оказалось.
— Как?
— Не оказалось, и все! Что-то я сделал не так, хотя до сих пор не могу понять точно, что именно.
— А гнездо? Вы нашли его тогда? И почему вы вообще увлеклись птицами?
— Я убежден, что такая любовь к животным, которая определяет затем весь жизненный путь человека, свойство врожденное. Может быть, наследственное. Как любовь к музыке, или к математике, или к стихам.
Отец у меня кристаллограф, но был он охотник и страстный любитель природы. Мы с братом учились читать по книгам Брема, Сетон-Томпсона, Мензбира, Формозова. Потом начались голуби, певчие птицы... Дома, на Ордынке, комнаты были маленькие, но я держал до сорока клеток. Весь потолок, стены, подоконники...
— А сейчас? Я слышу пение.
— Это у ребят чиж поет. Я уже не держу птиц — времени не хватает. Птицы — дело хлопотное.
— Ну и как же дальше было с птицами?
— Про них пришлось забыть. Дальше была война. Я ведь до самой Германии дошел. А после демобилизации все снова вернулось в правильное русло: поступил на биофак — и не жалею ничуть. Дипломная работа была по гаге. Но потом специально птицами заняться не удалось: попал в Академию медицинских наук. Стал охотником за вирусами. Казахстан, Тува, Бурятия, Туркмения. А потом Кольский полуостров, тундра. Тундры становилось в моей жизни все больше и больше: Врангель, Таймыр, Индигирка. И сейчас, кстати, скоро туда поеду. Летом я люблю свободу, безлюдье, а края там...
— Что значит охота за вирусами?
— Ну вот на Кольском... Матросы стали заболевать какой-то странной болезнью. Подозревались, если можно так выразиться, птицы. Дело в том, что матросы брали яйца с птичьих базаров. Вот нам и пришлось обследовать сотни и тысячи убитых птиц.
— Согласитесь, это все-таки немного странная форма любви к птицам — охота за вирусами...
— Возможно. Но, как правило, работу я свою в экспедициях выполнял быстро, остальное время занимался птицами для души. Смотрел, слушал... Я коллекционер по природе. Собрал прекрасную коллекцию яиц. Конечно, сугубо научную, и она сейчас в Зоологическом музее, здесь, в Москве. Когда-нибудь я напишу книгу «В поисках птичьих гнезд».
— И там будет о белом журавле?
— Да. И о нем.
— Расскажите, как вы нашли тогда его гнездо.
— Это чудо — белый журавль! Что вы знаете о нем?
— Ничего.
— А вообще о журавлях? Ведь их становится все меньше и меньше. Большие, броские — прекрасные птицы. Представьте огромную птицу, очень осторожную, которая не любит людей, прячется от них, а сама заметна — она почти в рост человека...
Только серый журавль еще, пожалуй, удержится долго. И то на севере Европы... А такие, как красавка, исчезают прямо на глазах. Но есть еще и редчайшие — их исчисляют чуть ли не десятками. Например, гнезда черного журавля не видел никто и никогда. А гнездо даурского за всю историю русской орнитологии найдено, пожалуй, одно.