Про то, что творится в таком облаке, толком тоже не знали. Имелись предположения, что восходящие потоки там так сильны, что могут разрушить самолет. У Шубина к тому времени был богатейший опыт полетов в различных условиях, молнии не раз оплавляли консоли на крыльях его самолета. Я спросил его, может ли он войти в облако, зная — зря рисковать Шубин не станет. Он будто создан для полетов с нами, учеными. «Хорошо, — сказал он, — раз это для науки важно, попробуем». Я бросился в салон к приборам, все было приведено в готовность, мы ждали. Вблизи облако казалось еще грознее, мрачно сгущалась темень. Мы входили в облако снизу и старались лететь по стволу его центральной части. Все готовы были к болтанке, к броскам, к грохоту и треску молний. Но нас встретила тишина, если не считать обычного рева моторов. Это было очень неожиданно. На высоте семи километров кабину озарил первый разряд, на высоте восьми — второй, и все. Когда выбрались из облака, даже не верилось, что все так удачно прошло. Наблюдения были ценнейшие, и, главное, мы узнали, что на такой машине работать в облаке возможно...
— Высота семь с половиной тысяч, — раздается в салоне голос штурмана. — Начало режима. Приступаем к работе. Координаты... температура за бортом... время московское...
В этот миг на всех приборах делается первая отметка. Самописцы начали вести показания различных датчиков, вынесенных за борт самолета.
Летающая лаборатория — это корабль, приспособленный для проведения научных наблюдений в атмосфере. Для различных съемок у него есть исключительно прозрачные стекла, для визуальных наблюдений — блистеры, в которые наблюдатель может выставить голову и видеть даже то, что творится над самолетом и позади его. Весь самолет заполнен аппаратурой для постоянных наблюдений и без труда может быть переоборудован для проведения исследований по новым программам. Внутри салон ничем не отличается от земных лабораторий — ряды столов, уставленных приборами, за ними люди. Молодые и пожилые. Тут есть и наблюдатели, и ученые, развивающие свои программы и методы. Шляхов, проходя мимо скромно потупившегося молодого человека с большими залысинами, не преминет заметить, что его проблема — измерение влажности в атмосфере — одна из важнейших; потом выделит еще одного, который работает с новыми приборами для непрерывного измерения углекислого газа, пошутит: «Я сразу поверил, что он далеко пойдет». Потом остановится около Нины Васильевны Зайцевой, научного руководителя работ, посмотрит, как действуют экспериментальные приборы, измеряющие длинноволновую радиацию. Это очень тонкая штука — прибор, который измеряет такую радиацию. Создатель его — лохматый парень в очках — сидит тут же и без конца пишет формулы. В этом полете проверяется действие прибора над различными подстилающими поверхностями земли, излучающими эту радиацию. Над заснеженной тундрой, тайгой, горами, над морской поверхностью и пустыней, над которой мы неслись в эту минуту.
Самолет к тому времени, делая площадки, как бы шествуя по лестнице, по ступенькам тысячу метров каждая, снизился до пятисот метров, и в блистеры хорошо были видны редкие овцеводческие фермы, дороги, проложенные от них в песках. Будто мы летели на воздушном шаре... Не вдаваясь в научные дебри, чтобы смысл был ясен непосвященному, Шляхов сказал, что его задача — это научиться измерять энергию атмосферы в определенном объеме воздуха. Тогда, если он будет знать, где энергии в атмосфере больше, а где меньше, можно будет предугадывать ее перемещение, а значит, давать прогноз погоды.
— Обрати внимание, — говорил он, — для составления прогнозов пользуются пока метеорологическими данными. А сколько элементов должны пронаблюдать метеорологи! Ветер, давление, температуру, влажность, облачность... Для измерения же энергии понадобится всего лишь один прибор. Что скажешь, — спрашивал он меня. — Красиво?
Это было красиво, несомненно. Но на деле оказалось не так уж просто, как он объяснил, и не так близко к завершению. Пока лишь велись эксперименты. Сейчас во всех странах мира ученые бьются над решением проблемы составления долгосрочного прогноза погоды, ищут во многих направлениях, и, возможно, метод Шляхова весьма пригодится им. Когда-то Василий Иванович Шляхов, прибегнув к опыту измерения радиации, поразил научный мир, правильно предсказав самую минимальную температуру Антарктиды.
Тогда там только открывали внутриконтинентальные станции. Никто не знал, какая погода ожидает будущих полярников в разгар зимы, к каким «минусам» им готовиться. Американцы обещали минус 125 градусов, наши ученые — 117. Шляхов сказал, что будет минус 85 плюс-минус 2 градуса. Его прогнозы сбылись. Пока зарегистрирована минимальная температура минус 88,3 градуса...