— Нет!
Мартинеса слушали все. Десять лет он возглавлял профсоюз докеров.
— Товарищи! Полиция только и ждет этого, потирая руки. Она ждет, когда рабочий класс начнет проливать кровь, чтобы расстрелять нас «по праву защиты». Мы не доставим ей такого удовольствия.
Ничего не скажешь, старик прав. Продолжай, выкладывай, что там у тебя.
— Мы не доставим ей такого удовольствия, не дадим зачислить себя в бандиты. Мы поступим иначе...
Он снизил голос до таинственного шепота. То, что он предлагал, звучало здорово. Присутствующие в восторге захлопали себя по коленям.
— Да здравствует Мартин Мартинес! Мартин Мартинес, старая хитрая обезьяна.
Собрание, весело гомоня, вывалило из ангара. Праздник, начавшийся утром траурным кортежем, продолжался...
Когда портовые пеоны объявили о своем решении тальянцам, экипаж первого «фиата» воспринял его с недоверием; потом они сочли слова негров комическим вывертом, еще не понимая в полной мере, что они означают. Ладно, коль скоро черные отказываются грузить поклажу, обойдемся без них, завтра сами образумятся. Двое здоровяков, уроженцев итальянского Тироля, взялись за ящики. Желаем удачи, скауты: по десять тонн на брата, сорок грузовиков, под палящим солнцем Ла-Гуайры, это не подарок.
Поначалу они пытались даже шутить. Но смешки стихли, когда в полдень один из них свалился от солнечного удара. Они начали вполголоса ругаться на итало-немецком диалекте. Каждый мешок поднимали теперь вчетвером.
А на нашей улице был праздник, фиеста. По десять докеров пришлось на каждый грузовик, они перекидывали мешки и ящики играючи, окликая друг друга, похохатывая, нагромождая пирамиды, небоскребы груза; ящики вздымались на пять метров выше бортов, они стягивали их канатами, быстро, быстро, такого сроду не видывал этот порт. Мы уходили наверх на два часа раньше обычного. Какая температура, ребята? Ха-ха, спроси у тальянцев! На погрузке наши шоферы отдыхали в тени машин. А сверхчеловеки ползали по пеклу, это была картинка!
Когда они залезали в кабины, у них тряслись от напряжения руки, машины рыскали в стороны, плохо укрепленные ящики скатывались с платформ, и фиатовцы до глубокой ночи подбирали их по всей трассе. Мы же поднимались в собственное удовольствие, словно хмельные, не поднеся ни капли ко рту — просто от радости. В кузовах сидели докеры, распевая во все горло.
На месте, где убили Доминго, мы остановились еще раз. Цветочники теперь торговали там свечами, украденными из соседних церквей и часовен. Мы раскупили у них весь запас и постояли минуту, глядя на пляшущий на ветру лес огоньков. Одни молились про себя, другие делали вид.
Ночной Каракас ждал нас, город был наш. Каждый докер, каждый пеон, каждый шофер вел под руку своего незримого Доминго на праздник, посвященный его битве, его победе, добытой ценой жизни черного пеона. Ты с нами, Доминго! Мы выиграли. И когда над горами заалела заря, я представил, что в кабине «фарго» спит Доминго, улыбаясь, радуясь, что сон оказался правдой, что грузовик спасен, а Росита не умрет.
Тальянцы загибались. В первую неделю у них умерли двое от солнечного удара и еще один, надорвавшись; трое лежали в больнице. Оставшиеся шатались как призраки под тяжестью ящиков и мешков — десять тонн в кузов и еще десять тонн на прицеп. Мы с удовольствием наблюдали за ними, покуривая в теньке.
Они даже не ругались, горло пересыхало настолько, что язык не ворочался во рту. Они переговаривались хриплым шепотом. Тем же шепотом они со слезами умоляли пеонов взяться за работу. Докеры и пеоны смеялись им в лицо. Тальянцы сулили любые деньги. Напрасно! Мы требовали безоговорочной капитуляции. На шестнадцатый день Командир в полной форме, но без орденов, явился к Мартину Мартинесу с вопросом, чего он добивается. Чтобы они ушли на другую трассу?
— Нет, — сурово ответил старик. — Продайте машины и беритесь за черную работу.
— А иначе?
— А иначе — ничего. Подохнете, и весь сказ.
На двадцатый день во многих гаражах висели объявления о продаже «фиатов». На двадцать пятый объявления пестрели в бакалейных лавках, в кафе, в магазине у антиквара, во всех аптеках. Но охотников не было. Когда миновал месяц, я купил грузовик за двести боливаров — столько стоило колесо для «фарго». Прицеп шел в качестве приложения. Все в идеальном состоянии. Остальные купили наши ребята.
Каракас — Ла-Гуайра! Ла-Гуайра — Каракас! Катите без меня, друзья. Я прощаюсь с трассой, я не люблю мест, где витает смерть. Дело не только в страхе. Просто не могу.