Собаки, не кормленные с момента высадки десанта, встретили каюра радостным разноголосым лаем и визгом. Разрубив замороженную тушу нерпы на ровные порции, он роздал их собакам. Осмотрев нарты и расправив постромки, Бухтияров попарно запряг десять собак, поставив во главе, вожаком, одиннадцатую. Затем, озорно улыбнувшись, свистнул и, вскочив на нарты, стрелой пронесся мимо ошеломленных моряков к жилому дому, слыша, как сзади неслись крики:
— Хальт, хальт, рус! Хенде хох!
Короткая предупредительная очередь из автомата покрыла крики, но каюр уже стоял у крыльца дома, добродушно улыбаясь выскочившему на шум офицеру.
— Что такое, господин Бухтияров? — переведя взгляд от каюра к бегущим матросам, раздраженно спросил он.
— Да вот, попробовал упряжку, а боцман не выдержал. Пальбу открыл в небо. Нервишки...
— Перестаньте играть в дурачка! Доиграетесь, пуля не поймет вашего юмора.
Подбежали запыхавшиеся матросы и что-то сбивчиво доложили офицеру.
— Вот видите, они решили, что вы хотели бежать, и, если бы не увидели меня, прошили бы второй очередью.
— Что вы, господин штурмбаннфюрер. Бежать! Куда? Топиться в море или умирать голодной смертью в тундре? Да к тому же и река еще не встала.
— Прекратить болтовню! Приступайте к перевозкам.
У склада нарту грузили все зимовщики, кроме начальника станции, которого увели в дом на связь. Охрана внимательно наблюдала за людьми, но разговаривать не мешала, к тому же волчьи оскалы собак заставляли немцев держаться от нарт на почтительном расстоянии. И все же из предосторожности, не будучи уверенными, что кто-то из охраны не понимает по-русски, полярники переговаривались вполголоса. Они рассказали Григорию план действия, принятый в бане. Метеоролог Марков передал: главное — не допустить прилета самолета. Ясно, что немцы решили во что бы то ни стало захватить коды, находящиеся на его борту. Поблодзинский в сводке погоды сумел передать только три буквы SOS. Но поймет ли Диксон значение этого сигнала? На ежечасной связи начальник вновь попытается сообщить Диксону. Григорий должен бежать. Это даст возможность дублировать задачу Поблодзинского. Диксон должен знать, что на Стерлегове враги.
— Бежать одному? Оставить вас на гибель! Да вы что, ребята? Какими глазами я буду смотреть на людей?
— Тихо! Не повышай голоса и не злись, Гриша. Это решение всех. Выполняй задание. Выбирай момент.
— Тсс, внимание! Вот идет твой «приятель», кажется, сюда направляется.
Штурмбаннфюрер осмотрел нагруженные нарты — мешки с рисом, сахаром и, видимо, оставшись довольным, вернулся в дом. Привязывая груз, Бухтияров тихо сказал Маркову:
— Дима, все понял.
— Шнель, шнель, — торопил боцман, махая автоматом в сторону моря.
Григорий, делая вид, что не замечает криков, лихо свистнул, и собаки дружно потянули нарты. Вслед за ними, с автоматами в руках, быстрым шагом направились двое охранников, третий остался с зимовщиками у склада. До места выгрузки было метров пятьсот по заснеженной, болотистой тундре. Слева, метрах в трехстах, был берег реки Ленивой, а справа, в ста метрах, тихо плескалось море. Тонкий лед покрывал еще не успевшие промерзнуть болота. В легких, непромокаемых унтах из шкуры лахтака Бухтияров шагал легко, где надо, бежал у нарт, нарочито громко покрикивая «шнель, шнель!», но собаки, не слыша привычного «хоп-хоп», заставлявшего их ускорять бег, тянули не торопясь. Немцы, одетые в длинные клеенчатые плащи и тяжелые кожаные сапоги с короткими широкими голенищами, стараясь не отстать, бежали грузно, проваливаясь в скрытые под снегом мочажины, брызгающие фонтанами ледяной воды и грязи. Увидев на берегу большую группу моряков, Бухтияров вполголоса крикнул «хоп-хоп!» и вспрыгнул на нарты, быстро заскользившие под уклон. У самого обрыва он лихо развернул упряжку параллельно берегу и, затормозив остолом, встал.
Когда мешки были свалены, подошла охрана. Тяжело дыша, мокрые от воды и пота, забрызганные грязью, они плюхнулись на мешки, что-то злобно отвечая на веселые подтрунивания моряков. Отдышавшись, боцман поднес свой огромный кулак к лицу каюра, сдавленно прошипел:
— Нихт шнель, доннерветтер!
— Я, я! Нихт шнель, герр боцман, — ответил Бухтияров и мягко, но решительно положил свою ладонь на кулак боцмана, отведя его в сторону, и со словами «битте, битте» усадил его на нарты...
Через три-четыре рейса усталые и промокшие насквозь моряки уже не вмешивались в действия Григория, зябко ежились, жались друг к другу, кутаясь в невыделанные оленьи шкуры, положив автоматы под себя.
«Еще несколько ездок, и они скиснут», — думал Григорий. На ходу он изучал подходы к реке, к распадку на том берегу, где оставил упряжку, смотрел на серо-зеленую гладь широкого берегового разводья, в глубинах которого, где-то на грунте, лежали подводные лодки.
У склада при очередной погрузке Дима тихо передал:
— На Диксоне шторм продолжается. Гидросамолет не может подняться с крутых волн. Поблодзинский рекомендует ускорить побег. Если у тебя не выйдет, он передаст с одной из часовых сводок погоды открытым текстом, что у нас немцы... это будет стоить ему жизни...
— Терпение. Необходимо измотать охрану. Двое, кажется, уже дошли, но боцман держится. Возможно, к этому времени всплывут лодки за грузом. Это отвлечет охрану, и я избавлюсь от нее. Как? Найду способ, пока не знаю, — тихо ответил Григорий.
— На лодках скорострельные пушки и тяжелые пулеметы. Они накроют тебя даже на том берегу.
— С моря левого берега реки не видно. Холмы закрывают обзор. Пусть пуляют, тундра велика.
— Мы будем тебе грузить оленьи и нерпичьи шкуры. Они объемистее, но их проще сбросить, нежели ящики с консервами и маслом. Да, тут опять был твой «приятель», он передал вон тому длинному матросу какой-то мешок. Похоже, с бумагами зимовки.
— Нет ли в нем кодов радиостанции? Это была бы удача.
Марков непонимающе взглянул на Бухтиярова, но последний не успел ответить, подошел боцман с мешком, переданным ему матросом, и взобрался поверх тюков меха.
— Шнель! — сухо приказал он.
От крика «хоп-хоп» собаки выскочили с разбитой тропы на целину, ходко пошли к морю. Огибая холм, Бухтияров приблизился к реке и, когда распадок скрыл от него зимовку, но полностью открыл берег моря, увидел рубку всплывающей лодки, а метрах в трехстах от нее — вторую.
— Субмарины! — крикнул он, поворачиваясь к седоку.
— Гут, гут! Субмаринен, — опуская руку с пистолетом и поворачиваясь к морю, ответил боцман. Следя за лодками, он привстал на колени.
«Лучшего момента не будет», — молнией мелькнула мысль у Бухтиярова...
Окончание следует
Валентин Аккуратов
Каравай к свадьбе
…Уже пять часов, а тесто все еще не готово. Нужно поторапливаться, ведь завтра свадьба!.. Вечером жених поедет к невесте. Там к этому времени соберутся ее подруги — «присвашки». Станут делать веночки, бумажные букетики с ленточкой на отглаженные сюртуки «боярам», самую большую и красивую квитку прикрепят на грудь жениху. Бояре, дружки жениха, устроят игры и пляски, напрочат девчатам женихов. А завтра...
По дому жениха гуляет дух каравая.
Пора делать роги. Каравай наполовину уже готов, в нем из семи полей пшеница, из семи рек водица, десяти коров масло и яиц полтораста. Прежде чем войти в жар печи, он отдыхает, украшенный кониками и птицами из пшеничной муки крутого замеса, оплетенный по краю сдобной широкой косой. Для рогов очищены от коры ветки, разросшиеся рогатками на две-три стороны. Матово-белую древесину обкручивают полосками теста, по краям легонько обжаривают в печи, чтобы не развернулись. Теперь дошла очередь до главного. Душистыми сосновыми вениками разгребли подернутые пеплом угли и под тихий напев — «чтобы каравай был ясен, а жених красен» — сажают в исходящую жаром черноту печи. Устье закрывают вороненым железом заслонки. Комнаты понемногу заполняет смолистый запах сосны и аромат хлеба.