Порт Луанды — ворота не только столицы, а и всей северной части страны. Но порт все еще остается «узким местом» экономики Анголы. Судам подолгу приходится простаивать на рейде. Дело в том, что, как и подавляющее большинство ангольских предприятий, порт остался без специалистов. Прежде это были португальцы, но они почти все уехали. И при этом увезли значительную часть оборудования, а то, что осталось, привели в негодность. Необходимые машины и механизмы ангольцы заказали в дружественных социалистических странах. Но пока еще порт обрабатывает грузов намного меньше, чем до освобождения. Остро чувствуется нехватка квалифицированных докеров. Хотя здесь работает около двух с половиной тысяч человек, этого недостаточно. И руководство портом приглашает на помощь студентов и старшеклассников.
— Вы можете их увидеть сейчас, — сказал майор Гато. — Они как раз вышли на работу. Отличные ребята!
«Бой неграмотности!»
Молодых ребят я видел за работой в Анголе повсюду: на стройках Луанды, где они возводили дома в новом районе столицы Байру ду Голфу, в сельскохозяйственных кооперативах и государственных имениях. Но, наверное, самое важное их дело — работа с людьми.
В Луанде и других городах страны я часто встречал небольшой плакат, на котором изображена раскрытая книга и остро отточенный карандаш. Сверху на плакате написано крупными буквами: «Бой неграмотности!», внизу помельче: «Научиться грамоте — наш революционный долг».
Раньше Ангола была страной сплошной неграмотности. Африканцы, умевшие читать и писать, были редкостью. Один-единственный процент выделяли колонизаторы из общих бюджетных расходов на образование.
Народная власть повела наступление на неграмотность еще в годы борьбы за независимость. В освобожденных районах открылись школы, и нередко солдаты сразу после боя садились под деревьями учиться чтению и письму. Председатель Национального совета по культуре поэт Антонио Жасинто привел мне такие цифры: когда началась борьба за независимость, 95 процентов коренных жителей страны было неграмотно. Уже к провозглашению независимости Анголы их число сократилось до 85. Это значит, что 600 тысяч человек научились читать и писать за годы борьбы.
Народная власть ввела бесплатное образование. Школы открылись и в городах и в деревнях: сейчас в Анголе учится больше миллиона человек. А к 1980 году сядут за парты все дети школьного возраста, и для этого нужны еще 16 тысяч начальных школ. Но где взять учителей? Двадцать пять тысяч молодых, грамотных ребят готовятся стать учителями. Они будут учить детей. Однако надо обучать грамоте и взрослых. Для этого, как когда-то у нас, на заре Советской власти, создаются курсы ликбеза.
— Сколько человек работает у вас? — спросил я у Франсишки Фернандеш, руководителя партийной организации на фабрике «Текстанг».
«Текстанг» — одно из крупнейших текстильных предприятий Луанды.
— Тысяча сто человек.
— А сколько ходят на курсы ликбеза?
— Двести сорок. Вообще-то неграмотных больше. Просто некоторые стесняются признаться.
Официальный язык Анголы — португальский. Но это язык городов. В деревне же говорят почти исключительно на местных языках группы банту. Самый распространенный из них в Анголе — умбунду. На нем говорят полтора миллиона жителей центральных районов страны. В Луанде и на севере страны распространен язык кимбунду. А есть еще киконго, лунда, киоко, нгангела и другие. Беда, однако, в том, что у этнических групп, говорящих на этих языках, нет своей письменности. Сейчас ее создают. И тут ангольцам очень помогает опыт Советского Союза, где у народностей, не имевших письменности, есть теперь своя литература.
...Под баобабом неподалеку от дороги сидели на земле несколько человек: мужчины в выцветших майках, женщина с ребенком за спиной. К толстенному стволу прикреплена была небольшая доска, и рядом с ней стоял совсем молодой паренек. Судя по виду — городской, очень похожий на ребят из порта Луанды. В руке у него указка, и он водил ею по доске. Потом он повернулся к людям, и они по слогам, следя за указкой, прочитали хором какое-то слово. Было тихо.
И мы услышали:
— Ли-бер-да-ди.
Это значит — «свобода».
Н. Паклин, фото автор
Сколько стоит Север?
От сильного волнения у меня застучало сердце. Что-то, видимо, отразилось и на лице — шофер уставился на меня с явным испугом:
— Ты что? Заболел? — буквально прокричал он.
— Нет-нет, все в норме. Не мешай — идея!
— А-а, идея, — усмехнулся он. — То-то, я вижу, ты аж побурел весь...
Он еще что-то говорил, но я ничего не слышал.
Виной всему, очевидно, был холод. Настоящий арктический мороз, который, похоже, сыграл роль кристаллизатора смутных моих мыслей о том, что есть Север.
С чего начинали осваивать Север? Конечно, с дорог. И со строительства тоже. Они — начало начал. Большие дома, здания комбинатов — все сначала строили как обычно: фундамент, стены и дальше крыши. Как в России и на Украине, в Казахстане — всюду. Но на Севере здания почему-то редко стояли даже год-два. С весенней распутицей оживала природа, и оживали... сооружения. По стенам змейкой пробегала трещина, за одной другая, третья. Здание кособочилось и приходило в негодность. Рушилось, как карточный домик.
Прокладывали поначалу дорогу, дорога тонула в разбуженных теплыми лучами болотных хлябях. Проваливалась, оставив вместо себя глубокий овраг.
Вечная мерзлота неторопливо давала уроки хозяйствования. Не упускал случая сурово заявить о себе и мороз.
И тогда в науке о Севере стала исподволь возникать странная на первый взгляд гипотеза: Север — это не «просто Север», а земли, отличающиеся от других территорий суровым климатом и еще какими-то особенностями. Оставалось узнать, какими же именно.
Одно время Севером называли экономически пустынные земли, лежащие к северу и к востоку от территорий, где уже сложилась промышленность, города, дороги, словом, хозяйство. Значит, Север «дальше», за обжитыми просторами?
Но ведь места, что сегодня пустынны, рассуждали ученые, завтра могут тоже стать мощными, экономически развитыми. Если Север определять таким образом, то, создавая северный город или прокладывая новую северную дорогу, мы будем все время как бы сокращать и уменьшать северную землю. И в конце концов настанет время, когда Север «официально» исчезнет с географической карты!
Тогда предложили Севером считать земли, где не может быть земледелия. Не может из-за климата. Однако и такой подход к определению границ Севера не всем понравился. Уж очень он ненадежный, малоубедительный. На Колыме, в Якутии сейчас созданы совхозы, где выращивают овес и другие культуры. На Чукотке вызревает под открытым небом редиска — специальный сорт. В Тюменской области, почти около Карского моря, за короткое лето успевает собраться в кочаны капуста, тоже особенная, северная.
Что же это за Север получится, без колымских сопок, без якутской тайги, без васюганских просторов? Опять не то.
А вопрос «что такое Север?» далеко не праздный. Инженера интересуют одни особенности Севера, экономиста — другие, биолога — третьи. Получается: сколько специалистов — столько и мнений. А за теорией следует практика. Инженерное районирование для техники. Экономическое районирование для установления зарплаты и надбавок, для расчета удорожания производства. Биологическое районирование для земледелия...
Однако для народного хозяйства в целом нужно было найти такой ответ, в котором прослушивались бы «акценты» сразу всех составляющих хозяйства: техники, трудовых ресурсов, природы. Требовался комплексный географический подход, иначе Север оказывался поделенным на своего рода «удельные княжества» с зыбкими, произвольно установленными границами.