Пройдя немного, впереди мы заметили несущие дозорную службу фашистские корабли. Несмотря на нашу скрытность, они обнаружили нас, видимо, с помощью радиолокационных или акустических установок. И тут же открыли огонь. Вокруг головного охотника начали падать снаряды: перелет, недолет — казалось, вот-вот попадем в вилку. Стали обходить вражеские корабли, сам открыли огонь из башенных орудий, сбрасывали глубинные бомбы — поблизости могли оказаться подводные лодки. Завязался бой. Фашистам еще помогала тяжелая береговая артиллерия. В это время подходит ко мне командир:
— Комиссар, что будем делать?!
— Давай прорываться,— говорю.
У нас на корабле уже появились раненые. Вокруг вздымались фонтаны воды. Командир дает команду: «Сигнальщик! Всем право на борт!»
Мы повернули значительно правее, к шведским берегам. Пока нас преследовали, мы покалечили и вывели из строя несколько сторожевых кораблей противника. А вышли мы из боя, потеряв лишь одного охотника и то из-за попадания береговой артиллерии. На рассвете увидели, что все остальные корабли целы, правда идут несколько разбросанно, но по сигналу снова выравниваются в кильватерную колонну...
Еще на Военном совете Василия Викторовича и командира отряда предупреждали, что с рассветом после выхода в открытое море отряд кораблей прикроет авиация, которая базировалась на Мемеле. Конечно, после тяжелой ночи ее ждали. И действительно, где-то в районе шведского острова Готланда появились два истребителя. На кораблях настроили УКВ для связи, надели шлемы с наушниками... И вдруг командир слышит разговор между летчиками: «Андрей, это не наши, давай поработаем...»
Сигнальщик дает условную ракету, но она не разгорается, отсырела за штормовую ночь. И самолеты выпустили пулеметную очередь. «Счастливая случайность,— говорил Василий Викторович,— меня немного царапнуло в правый бок, а одному матросу пробило мякоть ноги».
Истребители улетели и опять развернулись, пошлина корабли, но в это время сигнальщик, успел зарядить вторую ракету и дал ее как раз тогда, когда один из самолетов пикировал, ракета вспыхнула прямо под его носом, ослепила зеленым светом, и истребитель мгновенно отпрянул в сторону, снизился, покачал крыльями: «Извините, мол, не разобрались». Потом оба самолета «повисли» над нашими кораблями и уже не давали подойти фашистским самолетам.
— Мы не винили летчиков, понимали, что причиной случившегося были обстоятельства,— объясняет Василий Викторович. — Во-первых, уклоняясь от огня противника, мы изменили свой курс. Во-вторых, за ночь штормовой волной смыло с полубака опознавательные знаки для нашей авиации. Интенданты вместо масляной краски выдали на этот случай известку. Вот и оказалось — идем не тем курсом и крестов белых нет... Это было в дни тяжелых боев за Кенигсберг, мы торопились поддержать наши войска с моря. Подошли к Пилау, зашли в пролив Фриш-Гафен, высадили десант на косе при ожесточенном сопротивлении врага. Был у нас тяжело ранен штурман. Моряки сами рвались на берег, помогали наступающим войскам. Фашисты пытались вырваться из Пилау в открытое море, уйти, а корабли нашего отряда не выпускали их. Пришло время расплаты за пережитое, за наши потери, за погибшие корабли на первом этапе войны, за наш миноносец «Энгельс», за товарищей... Мстили за все и до конца.
Крепость Пилау пала. Помню, шли мы каналом, чтобы встать у маяка и выйти на берег, прошли мимо потопленного транспорта. На нем пытались бежать из Кенигсберга фашистские генералы, и судно было потоплено нашими кораблями. Громадное судно опустилось на грунт, а перекрестия мачт торчали над водой, как могильные кресты...