Все оленеводы Красноярского Севера знают Суринду. Лучшие в Эвенкии стада племенных оленей выводятся здесь. Лучшие быки и важенки, отцы и матери будущих элитных поколений, вывозятся именно отсюда для улучшения породы северного оленя. Верховой олень Вадима, Кудряшок, неприхотливый и сильный, именно из такой, элитной суриндинской породы.
Он был сыном молодой важенки из Тофаларии. Мать его за тысячу с лишним километров привезли из южных Саян. Оленеводы рассчитывали на благополучную акклиматизацию красавицы оленихи. И не ошиблись. Отличные ездовые олени-учуги пошли от нее. Таких животных пастухи особенно любят, берегут. Они крупнее других, красивей, сильней. Ездовой олень поднимает всадника весом до восьмидесяти килограммов.
Вадим хорошо помнит, как четыре года назад он принимал от этой важенки первого олененка, своего Кудряшка. Крепкий, упрямый теленок почти мгновенно вскочил на тонкие ножки, похожие на суставчатые коленца бамбука. Особенно беспокоился о новом потомстве бригадир Август Егорович Гаюльский, родной дядя Вадима. То и дело наведывался: «Как тут молодая мамаша? Как теленок? Смотри у меня, головой отвечаешь!»
Бригадир-то он знатный. Орденоносец. Может, потому и знатный, считает Вадим, что в бригаду к себе выбирает парней, ходивших за оленями с самого детства. Дальний у Августа Егоровича прицел — сделать из них настоящих оленеводов. Так и говорит: «Ты оленевод навсегда, до самой пенсии».
Гаюльских в Суринде несколько. И почти все оленеводы. Отцу Вадима 92 года. Тоже оленевод. Оленевод и старший брат Петр, и семнадцатилетний племянник Никита, взявший поводок учуга осенью прошлого года.
Слушаю Вадима и вспоминаю оленеводов в Тюменской и Томской областях. Там оленьи упряжки селькупов и хантов я встречал на тропах, проложенных где-нибудь рядом с магистральным газопроводом. Упряжка оленей, остановившаяся в рабочем поселке,— это всегда восторг, восхищение и взрослых и детей. Все собираются посмотреть на заиндевевших, окутанных паром оленей. Словно в них скрыта тайна суровой снежной тропы Севера...
Особенно трудным в Суринде оказался семьдесят девятый год. На летнем пастбище, в «огороде», оленей держали с июня по ноябрь. «Огород» для бригадного стада в полторы тысячи голов — это специально отгороженный в тайге участок, окружностью километров в двадцать. Здесь, по долинам таежных речушек, самые вкусные и калорийные травы, хвощ, молодые листья и березовый лишайник, особенно любимый оленями. Дело оленеводов не только умело использовать эти корма, чтобы стадо хорошо откормилось, но и сохранить взрослое поголовье.
В летние месяцы свирепствует в тайге гнус. Одолевает оленя, роится над ним клубами, закладывает ноздри, глаза, уши. Олень ничего не видит, не слышит. Голову в землю — и бежит куда попало. Все ему безразлично.
— Тут-то его и давит медведь,— рассказывает Вадим.— Отогнали медведей в августе, залетели в сентябре волки. Не очень голодные были, однако стадо начали резать.
— Зачем же резать, если не очень голодные?
— Волк, даже если он сытый, ради крови режет оленя. Кровь свежую любит. И потом у него инстинкт — все, что движется, валить.
Одного матерого волка из той стаи Вадим хорошо запомнил. Меченый был чьей-то пулей волчище, хитрый. Не попадался никак. Как-то уже по снегу, когда олени были на вольном выпасе, Вадим оседлал Кудряшка, взял кусок вареного мяса, термос горячего чая и двинулся в очередной объезд зимнего пастбища. Каждый из пятерых в бригаде делает такой объезд на своем участке. Один такой объезд — и полный световой день кончится.
Олень хорошо шел, быстро, ходко. Мороз был не очень крепкий, градусов тридцать. Однако ветер дул прямо в лицо, поднимая снежные вихри. Они закрывали дорогу, как белые простыни. Вдруг Кудряшок как вкопанный встал. «Что там?» — подумал пастух. Шагах в десяти чернело в снежном вихре пятно. Не было при себе ни ружья, ни палки, ни даже спичек. Пятно не двигалось.
Вадим привязал к осине оленя и подошел ближе шагов на пять. Снежная пелена спала, и он увидел перед собой волка. Это был тот самый, меченый. Он тоже стоял как вкопанный и смотрел на человека, вытягивая морду и принюхиваясь. Инстинктивно Вадим притронулся к поясу, где обычно у него висел нож. Ножа не было. Единственным оружием было слово.
— Зачем на мою тропу пришел? — спокойно заговорил он по-эвенкийски.— Это моя тропа. Видишь, Кудряшок стоит? Что, своей у тебя нет в лесу? Есть. Уходи.
Волк перестал принюхиваться, прислушиваясь к голосу человека. Вадим сразу догадался, что нужно зайти на ветер, и тогда зверь, почуяв человеческий запах, уйдет. Он стал тихонько обходить волка. Едва только ветер подул со стороны пастуха, волка как пулей смахнуло с тропы...