Болото густо заросло камышом, дно вязкое, илистое. Зловонная, чавкающая под ногами жижа доходила местами до коленей. Они отчетливо слышали начавшуюся за их спинами стрельбу, уханье гранат; затем отголоски боя стали стихать, удаляться.
Они были в пути уже третий час, когда до слуха старшины донесся далекий, приглушенный толщей камыша собачий лай. Он по инерции сделал еще несколько шагов за проводником и прошептал:
— Стой, музыкант.
Проводник остановился, вопрошающе уставился на старшину. Его лицо было мертвенно бледным, под глазами лежали огромные синие тени, щеки глубоко ввалились. Острый кадык на тонкой шее судорожно дергался.
— Слышишь? — тихо спросил старшина.— Собаки!..
У проводника не было сил ответить, и он лишь кивнул.
— А может, уйдем? — еле ворочая губами, с придыханием и свистом спросил проводник.
— Нет, не уйдем,— четко и резко ответил старшина.— Стыкнемся мы с ними, факт. А уж дальше кто-то один пойдет. Чи мы, чи они — вот какое дело!
Он еще раз взглянул на проводника и отвел глаза в сторону. «Какой из него помощник!..»
— Останешься здесь,— приказал он проводнику.— А я встречу швабов на тропе. Если пройдут мимо меня — вступай в бой ты. А до этого сам никуда не суйся. Все ясно?
— Понятно.
— Вот и лады. А сейчас разреши...
Старшина протянул руку к поясу проводника, вытащил две немецкие гранаты на длинных деревянных ручках. Но когда хотел взять у партизана "и третью, последнюю, тот перехватил его руку.
— Не дам. Это... на всякий случай. Но старшина отобрал и ее.
— Не пори чепухи. Выпустить из себя дух — ума не треба. Ты до последнего дерись и свались в бою от чужой пули — больше проку будет.— Он наклонился, заглянул проводнику в глаза.— Помни, что первым швабов я встречу. А потому сиди туточки и никуда не рыпайся... пока не возвернусь я или швабы не полезут. Бувай...
Взяв автомат на изготовку, старшина двинулся параллельно тропе, по которой они пришли от берега, навстречу немцам. Возле одного из поворотов узкой тропинки он остановился, прислушался. Конечно, место для засады не ахти какое, но времени искать лучшего нет — лай почти рядом.
Он достал из кармана обрывок лески, быстро привязал его поперек тропы между двумя камышинами. Вытянул голову, проверил, заметна ли леска со стороны. Не надеясь на внимание увлеченных преследованием «охотников», он для страховки бросил рядом с леской еще и свою пилотку. Теперь, кажется, все. Отойдя от тропы на два десятка шагов, он присел в камышах за высокой большой кочкой, опустил на нее автомат, положил четыре гранаты...
Немцев было человек пятнадцать. Впереди, еле сдерживая на поводке рвущуюся вперед овчарку,— проводник, за ним в затылок двигались двое с ручными пулеметами, а уж потом, гуськом, автоматчики. Возле брошенной поперек тропы пилотки проводник остановился, сдержал собаку, укоротил поводок. Присев на корточки, он подозвал к себе огромного фельдфебеля с закатанными до локтей рукавами маскхалата. И пока на требовательный крик фельдфебеля пробирался немец с миноискателем в руках, старшина с удовлетворением наблюдал, как растянутая до этого цепочка преследователей сжимается теснее, сбиваясь в компактную группу возле брошенной им пилотки и натянутой поперек тропы лески. Теперь все «охотники» на виду, и неожиданности с их стороны в предстоящем бою сведены к минимуму.
Не спуская глаз с немцев, старшина медленно протянул руку к гранатам, взял одну из них, подкинул на ладони.
«Что, швабы, явились по душу кубанского казака Степана Вовка? Что, «охотнички»-добровольцы, думаете, отхватите за его голову кресты на грудь да отпуска к своим бабам? Считайте, вам повезло. Зараз получите от кубанского казака и кресты и отпуска. Ну, кто первый?»
Одну за другой он метнул четыре гранаты и тотчас упал в болотную жижу, оставив над ней только голову, которую прикрыл поднятым над водой автоматом. Взрывы грянули одновременно. Положив автомат на кочку, он спокойно и неторопливо достал из-за пояса еще четыре гранаты. Подняв голову, он устремил взгляд в сторону тропы, ожидая дальнейшего развития событий.
Вот дымную пелену прорезал крик раненого, за ним вопль другого. Перекрывая их, раздалась громкая и властная команда, заставив старшину спрятать голову за кочку. С тропы ударили два пулемета, застрочило несколько автоматов.
Потом старшина услышал чавкающие по грязи шаги уцелевших, до него доносились протяжные стоны раненых, отрывистые и злые команды немецкого командира. И тогда так же спокойно, как и в первый раз, он бросил еще две гранаты, а затем оставшиеся.