Постепенно подошло еще человек десять гостей. Все расселись на корточках вокруг костра, от которого вскоре ароматно запахло жареным мясом. Манко отодвинул кочергой горящие поленья в сторону, затем разгреб золу и поднял какую-то жестянку, видимо, служившую крышкой. В открывшемся под ней небольшом углублении действительно было мясо. Не ожидая специального приглашения, каждый извлек из ямки по румяной тушке. Хотя они выглядели не слишком-то аппетитно, так как отдаленно напоминали крыс, индейцы принялись уплетать мясо с явным наслаждением.
— Даже в Кито подобная пачаманка (На языке кечуа — мясо, зажаренное между раскаленными камнями) далеко не всем по вкусу,— доверительно сказал нам Марсело.— Но попробовать обязательно надо. Иначе людей обидим, подумают, что пренебрегаем ими.
— Действительно ли это крыса?
— Не совсем. Это ее отдаленная разновидность, именуемая «индейским кроликом», или «куем». Это совсем безобидный зверек. Он, пожалуй, единственная съедобная живность, которая водится в здешних местах.
«Кролик» действительно оказался вполне съедобен, хотя и был жестковат, с уймой мелких костей. Индейцам явно пришлось по душе, что мы разделили их скудный праздничный ужин. Все враз заговорили. Посыпались вопросы — про Советский Союз, про то, как там живут крестьяне, как одеваются, что едят, какое у них жилье.
По тому, с каким жадным вниманием на лицах все слушали через переводчика наши ответы, было видно, что ими руководило отнюдь, не праздное любопытство, а стремление узнать, примерить для себя чужой опыт в надежде изменить к лучшему собственную долю.
А долю эту легкой не назовешь. И дело тут даже не в суровом климате и в скудости земли, что, конечно, тоже нельзя сбрасывать со счетов. Как выяснилось, даже в этом малопригодном для жизни месте крестьянская община со времени конкистадоров находилась в феодальной кабале у помещиков. Пабло Турде, последний из них, лишь изредка наведывался в Пул из долины, чтобы обобрать своих подданных до нитки, а затем вновь кутить в дорогих ресторанах Гуаякиля. Можно было лишь поражаться долготерпению индейцев, с которыми приказчики обращались хуже, чем со скотиной.
И все же обитатели Пула не напрасно считали себя потомками Атауальпы. Когда-то освященное веками общинное единство помогало индейцам в суровой борьбе с природой и чужеземцами. Тогда они были горды и не продавали свое достоинство за кусок хлеба. Теперь эта тяга к единству, сохранившаяся в крови у индейцев, ожила, обретя новую форму.
Под влиянием городских рабочих на базе общин возникли крестьянские профсоюзы. В числе первых профсоюз был создан и в Пуле. Собравшиеся на сходку индейцы потребовали от Турде увеличить минимальные размеры уасипунго (Земельный надел, сдаваемый помещиком крестьянину в аренду на кабальных условиях), оставлять им твердую часть выращенного на этих землях урожая, устроить в селении начальную школу.
— Убирайтесь прочь, грязные твари! — такой ответ последовал от хозяина.
И тут терпению пришел конец. В 1935 году в Пуле вспыхнуло крупнейшее в стране восстание, к которому присоединилось 30 тысяч крестьян из соседних помещичьих имений. Повстанцами руководил сметливый индеец по имени Амбросио Ласо, которому по общему решению присвоили звание народного полковника. Встревоженные не на шутку власти спешно перебросили на подавление бунтовщиков воинские подразделения из Кито и Гуаякиля. Восставшие крестьяне проявляли недюжинное мужество, но не могли долго сопротивляться вооруженным до зубов карателям. Индейцев беспощадно расстреливали, засекали хлыстами, хватали и заковывали в кандалы, словно беглых каторжников. Даже по заниженным официальным данным, количество убитых составило тогда несколько тысяч человек. Хозяева распускали среди суеверных крестьян слухи: «Бунтовщика Амбросио околдовали злые духи, и он приносит людям одно лишь несчастье».
Позднее о мятежном Пуле большая пресса предпочитала вообще не упоминать, дабы предать все забвению. Однако 34 года спустя он вновь приковал к себе внимание эквадорской общественности. Опираясь на поддержку Конфедерации трудящихся, пульские крестьяне объявили помещику бойкот. На протяжении целого года они не допускали к себе в горы ни его, ни кого-либо из представителей власти. Подчеркнем, что на этот раз восставшими руководил младший брат погибшего полковника — Мануэль.
Перед стойкостью и выдержкой крестьян, а также перед лицом единодушной солидарности, проявленной эквадорскими рабочими, правительство не посмело вновь учинить кровавую расправу, подобную предыдущей. И тогда индейцы заявили, что отныне они сами будут распоряжаться землей, на которой трудились их деды и прадеды. Прежнему полновластному хозяину Турде скрепя сердце пришлось согласиться.