...Подходил к концу наш полевой сезон. Приближался декабрь, время жары и ливней. Мы целыми днями сидели за отчетами, укладывали пробы, склеивали отснятую на пленку панораму месторождения. Каждое утро до завтрака, прихватив сачок, я выходил из домика и шел вдоль речки. Метуиссе, плавно огибая заросли, текла на юг и соединялась там с реками покрупнее, которые вливались в Замбези, образуя огромную разветвленную речную систему. Но это было далеко, за сотни километров от нас, а здесь, на границе двух провинций — Замбезии и Нампулы, она оказалась единственной водной артерией для десятков окрестных деревень.
К одному из таких поселков я подошел в тихое нежаркое утро.
Жители на ногах часов с четырех. Женщины в белых платках и цветастых накидках тяжелыми пестиками толкли в ступах розоватые клубни маниоки. Мужчины дежурили на берегу, подстерегая рыбешек, заплывавших в сплетенную из веток запруду. Возле глиняных хижин играли дети. Обычная картина. Я поздоровался с жителями и хотел было пройти дальше вдоль реки, но взгляд упал на прическу одной девочки: среди скрученных тонких косичек ярко выделялось оранжевое пятно — в волосы было вплетено крыло антимаха!
— Где вы это взяли? — спросил я девочку. Та не поняла, а местного наречия я не знал. Тогда я задал тот же вопрос женщинам у ступы и показал пальцем на крылышко.
— А, барболеташ (бабочки)! Их много там, на камнях у реки, — и они махнули в сторону Метуиссе. На этот раз сачок был при мне.
Метрах в ста от поселка берег полого спускался к воде, образуя террасу. Тут целыми днями стирают белье, но пока площадка была пуста. У самой воды, там, где зеленоватый мох был пахучим и влажным, роились насекомые. Антимаха среди бабочек не оказалось. Я сел на камни и стал ждать. Прошло около часа. Уже прополоскала белье молодая женщина в ярком халате, промчались, поднимая тучи брызг, мальчишки, прошли рыбаки с несколькими рыбешками, подвешенными на прутке. Стало жарко. Я перешел в тень под деревья и замер. На стволе сидели антимахи — пять, нет, семь крупных парусников передвигались вверх-вниз по стволу, складывая и распахивая крылья, — собирали капли душистого сока.
Сачок накрыл сразу трех. Сначала мне показалось, что под материей забились птицы: какие-то крупные создания с силой рванулись на волю. Я запустил руку под сачок и вынул осторожно одного парусника. Остальные тут же взмыли вверх и зигзагами полетели к лесу. Дрожа от волнения, я на вытянутых руках понес бабочку домой и, обработав по всем правилам, спрятал в треугольный пакетик из папиросной бумаги.
Так закончились поиски одной из самых крупных бабочек Африки. В Мапуту я показал антимаха доктору Кабралу, и он пожалел, что я привез только один экземпляр. В коллекции музея парусника не было.
И я оставил антимаха в музее. Теперь Антониу Кабрал больше не сомневается в том, что эти бабочки водятся в северных провинциях Мозамбика. Но он по-прежнему утверждает, что они случайные гостьи и что мне крупно повезло.
Нампула — Мапуту — Москва Н. Непомнящий, аспирант МГУ
Есть такой островок...
О стровок этот длиной в полтора километра и шириной до восьмисот метров называется Берленга. Он расположен совсем близко от материка, напрямик каких-нибудь пять с половиной миль, всего час перехода на катере от рыбацкого городка Пениши. Впрочем, так бывает везде: существует буквально под боком интересное место, но все как-то «ноги туда не доходят», все откладываешь «на потом».
А Берленга между тем островок замечательный. Во-первых, это едва ли не самый миниатюрный заповедник — площадь его 78 гектаров. По крайней мере, мне известен лишь один, который меньше Берленги. Это наш эстонский орнитологический заповедник на островах Вайка и Вильсанди в Балтийском море площадью 35 гектаров.
Во-вторых, на Берленге нет ни единого автомобиля и даже мотоцикла. Весь наземный транспорт — старый осел.
На гранитной скале в незапамятные времена установили маяк, свет которого, как считают местные патриоты, виден даже на Азорах. Волны пробили в граните пещеры, гроты. Когда океан разволнуется, каскады воды разбиваются о скалы, водяная пыль встает радужными облаками...