— Страшно под водой?
— Привыкаешь.
— Укачивает, наверное, Ген?
— Смотря на какой глубине. Если близко от поверхности да в шторм... может.
— А я и маленькой качки не выношу. Меня на Байкале укачивает.
— В тайге закалишься,— заметил он, предложив выпить чаю.
Мы уселись вокруг большущего гранитного валуна на маленьких кварцевых. Ножом накалывали колбасный фарш, прикладывали к хлебу и запивали бутерброды вкуснейшим сладким чаем.
— Ну и чай,— сказал я,— деготь.
— В тайге так и пьют,— объяснил мой напарник.— Сердце сильнее разгоняет кровь. И не замерзнешь, особенно если добавить каплю спирта.
— Я и так разогрелся, аж уши пылают.
— Тогда пойдем, до вечера нам надо успеть сплыть до Большого Балаганаха. А там до Чертовой Ложки, потом еще Березовый... В общем, до снега работы хватит.
Я натянул одежду, по которой полз парок. Сапоги раскисли и не терли больше ног.
Мы пошли к устью прямо по воде, холодящей ноги через сапоги, носки и портянки. Банка из-под фарша плыла некоторое время впереди нас, разбрасывая по сторонам уже красноватых зайчиков. Потом банка остановилась у валуна. Под камнем темнела коричневая промоина. Я увидел, как течение буторило в ней желтые песчинки.
Геннадий вдруг остановился и замер. На широком лбу появилась морщинка, глаза настороженно прищурились.
— Заездок! — сказал он загадочное слово и быстро захлюпал вниз, не обходя камней и промоин.
За ним в брызгах воды скакала радуга.
Теперь и я услышал шум воды, какой бывает на порогах. За ближним мыском, укрытым темным ельником, в узком месте речка была перегорожена валунами и добротным плетнем. Посредине был оставлен проход. Здесь вода сильной струей бежала по деревянному желобу. Струя падала в объемистую морду, сплетенную из гибкого красноватого лозняка.
Геннадий поднял морду — там белело два хариуска. Напарник вынул пробку и выбросил рыбешек в воду. Хариуски понеслись вниз, ударяясь о камни. Они были омертвелые.
— Крупных хищников научились отгонять,— раздумчиво сказал Геннадий,— а вот мелкие еще остались... Этим заездком возьмет этот рыбачок весь косяк, когда основной хариус начнет спускаться. Запретный лов. А чуть залом — вся рыба вмерзает в лед. Сколько случаев было, когда эти хмыри не могут разбить свой заездок, или не успевают к заморозку, или запьют...
— Что же делать? — растерянно спросил я.
— А вот что! — Он взял в руки желоб и разбил его на щепки о валун. Потом стал раскатывать плотину.— Не спускать таким! Не отступать! Раскатывать их по бревнышку!
— Нас же это с тобой не касается, Ген,— пробормотал я еще растеряннее.
— Или помогай, или не стой на дороге, товарищ интеллигент,— ответил он едко, напрягая медные руки.
Еще в самом деле подумает, что трушу. Конечно, недаром говорят, что в тайге за такие дела пулю схлопотать очень просто. «Ну, нет, не нам бояться его, браконьера, а ему — нас!» — заключил я, бросаясь к заездку, и подпер плечом огромный валун. Вдвоем мы и вывернули гранитную глыбу из плотины.
— Добро,— проговорил Геннадий с полным выдохом.— Крепко сбит заездочек. Опыт большой, видно, в этом деле у рыбачка. Кто же это может быть? Со Светлого, или с Перевоза, или с ЛЭП?
— Есть же и здесь служба по борьбе с такими,— осторожно вступился я.— Мы в Иркутске на общественных началах даже бригаду организовали. Я сам участвовал в нескольких комсомольских рейдах. Задержали немало шантрапы.
— Лесничий наш — парень слабохарактерный,— мрачно ответил Геннадий.— Вот и получается, что браконьеры свирепствуют в нашей тайге. Кабаргу бьют и зверя когда попало, хариуса в речках почти не осталось.— Он швырнул в воду последние прутья плетня.— Ну, пошли... А то я чувствую себя в два раза злее, чем до находки, до тех штаг. Попался бы он мне сейчас!..
«Хлюп-шлеп-чавк!» — отозвалось русло речки под нашими сапогами.
И вот мы снова в своей лодчонке. Теперь спуск вниз по течению. Со всеми удобствами. Настелили в носовой части лугового сена с листочками и по очереди отдыхаем.