Тут раздался вертолетный посвист исполкомовского «газика», и мы отправились встречать Ковылко...
Потом спустились к реке вместе с гостеприимным хозяином Гарольдом Храповым. На живописной косе до поздней белой ночи горел костер. Я купался, как мне показалось, в теплой воде, Вадик метал блесну. За долгим чаем говорили обо всем сразу. Я вспоминал гончаровскую «Палладу»: «Летом плавание по Мае — чудесная прогулка... Недостает только сел, городов, деревень, но они будут — нет сомнения».
— Так будут или не будут города в Аяно-Майском районе? — пытаю я «районные власти».
— Городов пока нет. Но старинный Нелькан пора уже именовать городом. Что скажешь, Гарольд?
— Думаю, что прежде городом должен стать районный центр Аян,— весело парирует Гарольд Николаевич.— Хотя в нем вдвое меньше жителей.
За шутками следовал разговор о заботах района, в который надо много ввозить, но мал выход его исконным богатствам: лесу, рыбе, строительным материалам, полезным ископаемым. Мая полыхала отблесками вечерней зари. Единственная грузовая артерия всего обширного района до первых зимников...
Утром мотолодка «Крым», основательно загруженная всем необходимым, стояла у «набережной» Нелькана. Вскоре мы смотрели на панораму села с середины реки. Россыпь домов на высоком лесистом склоне... Я представил «столицу Майского края» — так когда-то называли Нелькан — в конце минувшего столетия. Шесть русских семейств, по десятку тунгусских и якутских. Почти все заняты перевозкой чая, доставленного из Аяна зимой. Строили паузки, деревянные плоскодонные баржи, и ждали лета. Сплав днем и ночью по быстрой реке: до устья Май три-четыре дня, еще десять дней в пути по Алдану и Лене — и груз в Якутске. В обратный путь шли на купленных лодках, которые нагружали товарами: сахар, крупа, мука, ткани. Подрядив лоцмана и рабочих на тягу (бурлаков), тем же путем, но против течения, возвращались в Нелькан через 30—40 суток. Впрочем, приказчики предпочитали ехать на лошадях почтовым трактом. Это было втрое быстрее. Так же доставлялась и срочная почта...
Не включая мотор, мы безмолвно миновали окраины Нелькана. За первым перекатом Иван дал полный вперед. Тугой ветер, скачки на волнах. Через полсотни километров, близ устья Маймакана, мотор взвыл и заглох. Поскрежетав на камнях, мы выскочили на косу. Владимир налаживает спиннинг, смотрит на занятого с мотором Ивана.— Куда бросать, где тут рыба?
— Бросай, где сыро,— отшучивается Иван. Мы во всеоружии идем кто куда. В ближайшем омуте я выбираю понравившуюся мне щуку и тихо, прямо в зубастую ее пасть опускаю блесну...
К вечеру мы уже на подходе к знаменитой Ципандинской пещере. Входим в обрамленный деревянным срубом вход (когда-то здесь был холодильник местного колхоза). Ледовые сталактиты частично прикрывают вход в следующий зал, с которого и начинается галерея подземных лабиринтов. На другом берегу реки — бывшая Ципандинская станция Аянского тракта. Теперь здесь тоже монтерский пункт на линии связи между Якутском и Нельканом.
Поляна у Селендинской станции оказалась отличным местом для покосов. Пока мои спутники обсуждали свои проблемы, я прошел к строениям прошлого века, спрятанным в густых зарослях иван-чая. Неподалеку обнаружил старый могильник. Здесь были похоронены те самые «первожители» тракта. Я сбросил капюшон штормовки и долго читал витиеватую эпитафию усопшим...
Бывшая Селендинская станция стала первым в районе питомником якутских лошадей. Некогда поголовье этих замечательных неприхотливых животных составляло гордость этих мест. Поразительная особенность якутской лошади делает ее незаменимой — она и летом и зимой, подобно оленю, сама добывает корм. Здесь небольшое стадо из 28 лошадей на попечении Егора Николаевича Соловьева. Он живет с семьей. На лужайке мирно паслись лошадки, и мне показалось, что вот-вот появится из зарослей почтовый караван и раздастся окрик: «Эй, на станции, готовь лошадей на смену!...»
Аим, родное село Ивана Ильича, открылось к вечеру второго дня путешествия. Мы с Владимиром укладываемся на отдых прямо в кабинете Наумова. Благо было воскресенье. Из полуоткрытых дверей доносился шум дождя. Непередаваемо терпкий запах ошкуренных сосновых бревен витал в воздухе. Утром я с грустью смотрел на младшего Наумова. Теперь он не «боцманил», а мирно позировал рядом с мамой и младшими сестричками Аленой и Ирочкой. Снимки на память.
Нас в лодке осталось только двое. Течение стремительно проносит мимо Аима, и череда золотистых домов в темной зелени вскоре исчезает за поворотом. Вопреки обыкновению прошу Ивана дать мне «порулить» и сразу чувствую себя глухонемым, плавно парящим над зеркальной гладью реки. С особым волнением смотрел я на устье Юдомы — самого большого притока Май. Над старинной бревенчатой стенкой — защитой от паводков — редкие домики метеостанции. Когда-то Юдома видела дощаники обеих Камчатских экспедиций, когда-то и я поднимался вверх по реке с наивной надеждой найти какой-нибудь след тех давних событий...