Эта изоляция, однако, позволила сохранить в чистоте обычаи и культурные традиции, особенный местный колорит. В Чиангмаи мягкий климат, величественные горные пейзажи, древние архитектурные шедевры, сохранившиеся с VII—XIV веков. И... женщины, отличающиеся, по утверждению туристского справочника, особой красотой.
Теперь широкое бетонное полотно позволяет идти со скоростью сто километров. Наконец дорога делает крутой поворот и устремляется к горам. Через два часа мы в центре столицы провинции. Нас встречает управляющий гостиницей Амнуэй Ванпен. Он предупрежден из Бангкока, что к нему едет «красный корреспондент».
— Добро пожаловать, как доехали? — спрашивает он.— Вы не ошиблись, выбрав наш отель. Мы сделаем для вас двадцатипроцентную скидку.
Скидка скидкой, но главное достоинство отеля в том, что рядом — деловой центр, торговые ряды, древний город, отсюда удобно совершать поездки в разные районы Чиангмаи и пригороды.
Первая намечена на следующее утро. Еще из Бангкока я связался по телефону с секретарем губернатора провинции и попросил принять корреспондента ТАСС.
— Никаких проблем,— ответили мне.— Наш город — туристская Мекка, мы вне политики и рады встретить гостей из любой страны.
— Все в порядке,— отвечает мне уже здесь, в Чиангмаи, тот же голос.— Приезжайте завтра в 9.30 утра. Губернатор примет вас. Я же сказал, что мы терпимы в политике.
На следующее утро в кафе меня зовут к телефону, оторвав от чашки крепкого зеленого чая.
— К глубокому сожалению,— говорит знакомый голос,— губернатор не сможет принять вас сегодня, он занят.
— Тогда, может быть, завтра?
— Нет, и завтра исключено. Неотложные дела!
Видимо, и в муниципалитете меня ожидает тот же негативный ответ. Еду в редакцию местной газеты «Таи ньюс» — там наверняка не откажутся встретиться с коллегой.
Видхая Мадитам, заместитель главного редактора, с готовностью отвечает на вопросы о городе, население которого перевалило за миллион человек. Здесь немало современных заводов и фабрик, в том числе деревообрабатывающих и текстильных предприятий. Основа основ городской экономики — туризм. В провинции много архитектурных памятников, богатый животный мир. В горах немало народностей и племен бирманско-тибетского происхождения, сохранивших свой уклад жизни, обычаи, яркую национальную одежду.
— Конечно, есть и недостатки. О них мы пишем на страницах газеты,— отмечает Видхая Мадитам.— Неоправданно задерживается строительство окружной автомобильной дороги. Не хватает рабочих мест, жилья, городских больниц и социальных учреждений. Но дайте мне слово, что эти вопросы вы не поставите во главу угла своего репортажа.
Видхая Мадитам рекомендует начинать знакомство с провинцией с посещения деревни кустарей. До нее — рукой подать.
Деревня Босанг встречает пряничным домиком, возле которого на лужайке — целое море зонтов. Бумажные, шелковые, разрисованные животными, птицами, цветами, они сушатся на лужайке. Владелец фирмы Витая Пичитчаи окончил физический факультет Таммасатского университета в Бангкоке. Но решил заняться «делом»: выбрал изготовление декоративных зонтов. Деревня Босанг славилась их производством еще лет двести назад. И он решил попробовать восстановить угасшее было искусство. В 1978 году, разыскав талантливых художников, разгадав утерянные секреты, принялся за работу. Сейчас фирма набирает на работу, как правило, подростков в возрасте 14—15 лет. Шесть лет они разрисовывают зонты цветами. Потом их переводят на более сложные сюжеты — изображения животных. Тем, кто постарше, поручают трудные композиции по специальным заказам.
— Средний заработок невелик,— поясняет Витая Пичитчаи.— Но ведь и дело наше только начинается.
В деревне Босанг увидел и мебельную мастерскую. По сравнению с Центром по изготовлению зонтов что крупное кустарное предприятие: 350 рабочих-краснодеревщиков, свой участок лесоразработок в горах. Сделанные здесь гарнитуры из тика экспортируются в Северную Америку и Европу. В фешенебельных универмагах Бангкока видел я изготовленные здесь столы, кушетки, кресла, диваны с тонкими резными изображениями слонов, драконов, змей, пейзажей.
— Где берем мастеров? Тут же, в округе,— рассказывает Пим Джаи, старшая продавщица фирмы.— Искусство резьбы по дереву на севере Таиланда пришло в сегодняшний день из глубины веков. Набираем на работу в основном детей. Родители начинают обучать их профессии резчика еще дома, лет с пяти-шести. Лет в пятнадцать, на экзамене, мы и отбираем самых талантливых. Мальчиков ставим на глубокую резку, там нужна сила. Девочек — на мелкую, где необходимы отличный глазомер, аккуратность и терпение. Нелегко украсить, скажем, журнальный столик цветами розы величиной с мелкую монету.
Рабочий день в мастерской,— продолжает Пим Джаи,— длится с половины девятого утра до половины шестого вечера. Нет, отпусков, пенсий, пособий по болезни у нас не существует. Люди работают шесть дней в неделю. И так до 40 лет.
— А дальше? — спрашиваю я.
— В сорок выдаем каждому плату за три месяца и увольняем с работы,— отвечает Пим Джаи.— Не те уже силы и острота глаза.
В мастерской и мастера талантливые, и отличный материал. В дело идут старые тиковые деревья в возрасте от 80 до 200 лет. Два года древесину сушат на лесоразработках в горах и еще три месяца на фабрике. Чтобы исключить неожиданности, перед тем как начать резьбу, выдерживают заготовку полмесяца в сушильной камере при температуре 60 градусов.
На прощание Пим Джаи советует мне что-нибудь приобрести.
— Дорого? Зато мы гарантируем качество. Мы тщательно упакуем вашу покупку и доставим ее в любой конец мира. Сохранность во время перевозки полностью гарантирована.
«Спасибо, что-то не хочется,— думаю я.— И так буду помнить о детях, которые до изнеможения трудятся в темных и жарких цехах, об их отцах, которых выбрасывают на улицу в 40 лет...»
С подобными последствиями социальной политики на севере Таиланда сталкиваешься и в городе и в деревне. Возле отеля внимание привлекает обилие нищих. Две девочки-подружки из горного племени добрались сюда вместе с родителями. Пока матери, сидя на тротуаре, продают свои незатейливые вышивки, девочки попрошайничают:
— Сэр, дайте мне пять бат на конфеты. А может быть, вы захотите сфотографировать меня?
С таким завуалированным нищенством соседствует открытое. Два инвалида просят милостыню молча, третий играет на каком-то национальном инструменте.
Последний день в провинции Чиангмаи, и, наконец, долгожданная поездка за пятьдесят километров в Чианг Дао — Центр по обучению слонов.
Раннее утро. С висячего мостика видно, как искрится вода горной реки. Погонщики-махауты купают слонов. После утренней ванны слоны отправятся перетаскивать гигантские бревна из леса к складам.
Спутник предупреждает меня, что через несколько минут начнется пажан. Стадо слонов выводят на берег. Два махаута осторожно приближаются к пятилетнему слоненку, угощая его бананами. Ловкое движение, и на шею малыша наброшена петля из толстого каната. Пойманный слоненок рвется к матери, трубит, отчаянно призывает ее на помощь. Но мать — она еще недавно могла искалечить, убить любого, кто решился бы обидеть детеныша,— равнодушно исчезает среди деревьев с рабочими слонами.
— Что случилось? Чем объясняется такая перемена? — спрашиваю Мануту Явирату, моего знакомого по Бангкоку.
— Волшебство. Совершен магический обряд, и самка уже не бросится на выручку к слоненку.
А вот и человек, совершивший этот обряд. Небольшого роста, щуплый, коротко стриженный, он одет в темно-синюю хлопчатобумажную рубашку и потертые брюки.