— Почему ты вел записи вместо того, чтобы все запоминать? — первым делом спросил старик, когда вернулся.
— Боялся забыть или напутать...
— М-да... Слушай, сынок, мы ведь так и не решили, что ты будешь делать после моей смерти, а больше ждать нельзя. Вот что: когда меня не станет, ты должен будешь найти одного человека и передать ему сообщение. Не подкачаешь?
— Нет, конечно. Только я не люблю, когда ты так говоришь, пап. Ты еще меня переживешь.
— Все может быть. А теперь слушай. Ты отыщешь нужного человека, хотя на это может уйти время, и передашь ему сообщение. После этого он, надеюсь, пристроит тебя к делу. Считай мои слова последней волей человека, любившего тебя и сделавшего для твоего блага все, что было в его силах.
— Хорошо, пап.
— Тогда — за работу!
«Нужных людей» было пятеро, и все они служили капитанами торговых звездолетов, время от времени совершавших посадки на космодромах Девяти Миров. Изучив список кораблей, Торби сказал:
— Пап, но ведь тут садился один из этих пяти торговцев. Когда еще другие прилетят?!
— Может статься, через несколько лет. Однако сколько бы ни прошло времени, сообщение ты должен передать слово в слово тому из пяти капитанов, кого увидишь первым.
Сообщение было кратким, но запомнить его Торби никак не мог, потому что Баслим продиктовал текст на трех неизвестных мальчику языках, заставляя его зазубривать звуки. Когда Торби в седьмой раз споткнулся на первом варианте, Баслим схватился за голову:
— Нет, так дело не пойдет! Слушай, ты помнишь, как я однажды усыпил тебя?
— Эх, мне бы сейчас вздремнуть немножко...
— Отлично!
Баслим привел его в состояние легкого транса, потом ввел в прибор для обучения во сне текст и прокрутил его Торби. Проснувшись, юноша отбарабанил сообщение назубок.
За пределы города Баслим Торби не выпускал. Зато огромный город юноша излазил вдоль и поперек. Спустя три девятидневки после того, как Торби выучил сообщение, Баслим вручил ему записку, которую надо было отнести в район ангаров, где строили и чинили звездолеты.
— Захвати свою вольную грамоту,— велел старик.— А если нарвешься на полицейского, объясни ему, что ищешь работу в ангарах. Вольноотпущенников иногда нанимают туда в качестве подсобных рабочих. Записку чуть что — глотай. Кого ты должен разыскать?
— Рыжего коротышку с бородавкой на левой ноздре,— ответил Торби.— У него закусочная прямо напротив главных ворот. Я должен купить пирожок с мясом и сунуть бумажку вместе с деньгами. Все верно?
— Правильно. Действуй!
Путь Торби лежал вокруг космодрома через фабричные поселки. Здесь кипела жизнь. Перебегая улицы перед грузовиками, Торби слышал задорную брань водителей и с удовольствием поддразнивал их. Он заглядывал в приоткрытые двери, гадая, что за машины тарахтят в цехах и почему простолюдины, если они не рабы, вынуждены целыми днями, не сходя с места, снова и снова делать одно и то же. Рабский труд на заводах был запрещен: простолюдинам не хотелось терять работу. В прошлом году здесь была крупная стачка, и даже Саргону пришлось стать на сторону вольнонаемных рабочих — иначе не миновать бы бунта.
Интересно, кто он такой, этот Саргон? Правда ли, что он никогда не спит и видит своим глазом все, что творится в Девяти Мирах? Отец говорит, что это чушь, и Саргон — такой же человек, как все. Но как же тогда он ухитрился стать Саргоном?..
Торби миновал фабрику и поравнялся с ангарами. Во дворе за главными воротами на капитальном ремонте стояло несколько звездолетов, окутанных паутиной стальных лесов. Прошмыгнув между выезжавшими с космодрома машинами, Торби приблизился к двери забегаловки и заглянул внутрь. Вместо рыжего коротышки за прилавком стоял какой-то чернявый, почти лысый человек без всяких бородавок. Человек заметил, что за ним наблюдают, и Торби был вынужден войти.
— У вас есть сок солнечной ягоды с мякотью?
— Деньги вперед.
Привыкший к частым проверкам своей платежеспособности, Торби выудил из набедренной повязки монету. Буфетчик откупорил бутылку. Отойдя в сторонку, но не настолько далеко, чтобы навлечь на себя подозрение в попытке умыкнуть пустую посуду, Торби смаковал напиток и внимательно следил за каждым посетителем в надежде, что коротышка просто отлучился и вот-вот появится. Чуть погодя буфетчик поднял на юношу глаза.
— Может, ты собрался зализать горлышко бутылки?
— Уже допил, спасибо,— Торби поставил бутылку на прилавок.— Когда я тут был в прошлый раз, буфетчиком работал один рыжий парень. Интересно, куда он делся?
— Он что, твой приятель?
— Да нет, так, болтали иногда, если я заходил хлебнуть водички.
— Покажи-ка пропуск!
— Что? Но я же так просто...
Лысый попытался вцепиться в запястье Торби, но тот проворно отскочил назад. Без умения уворачиваться от пинков и оплеух нищему не прожить, поэтому зря буфетчик надеялся застать юношу врасплох: рука лысого сцапала только пригоршню воздуха. Он выбежал из-за прилавка, но Торби уже нырнул в поток уличного транспорта, которого, по счастью, было много: по этой дороге перевозилось все необходимое для нормальной работы ангаров. Трижды счастливо разминувшись со смертью, юноша нырнул в темную аллею и теперь очутился почти позади забегаловки. Тут его искать не будут. По расчетам Торби, минут через десять лысый вернется за стойку, тогда можно будет выходить и спокойно отправляться домой.
Похоже, что маленький домик, во дворе которого стоял юноша,— ручная прачечная. Вокруг валялись деревянные корыта, висели веревки. Теперь Торби точно знал, где он. Злополучная забегаловка находилась через два дома от прачечной. Торби приник к земле и выглянул из-за угла: все ли спокойно? По аллее шли двое патрульных! Значит, погоня не окончена и полицию подняли по тревоге... Где же укрыться? В прачечной проверят. Бежать — значит попасть в руки другого патруля, рыщущего в округе.
Взгляд Торби остановился на старом корыте, и секунду спустя он уже лежал под ним, прижав колени к подбородку. Он с ужасом заметил, что из-под корыта торчит краешек набедренной повязки, но исправить положение уже не успел: послышались шаги. Затем кто-то уселся на корыто. Торби затаил дыхание.
— Эй, мамаша! — раздался мужской голос.— Не видали, случаем, молодого парня? Босой, в набедренной повязке, длинный такой...
— Вообще-то сюда забегал один,— услышал Торби.— Я уж думала, за ним привидение гонится, так мчался. Не знаю, правда, тот ли это, который вам нужен.
— Тот, тот самый! Куда он побежал?
— Сиганул через забор, потом шмыгнул вон туда, в проход между домами.
— Спасибо, мать. Двигаем, Джуби!
Торби не шевелился. Женщина постучала по дереву ладонью.
— Сиди где сидишь,— шепнула она и ушла. Спустя полчаса Торби услыхал скрип несмазанных колес, и по днищу снова постучали.— Как только я приподниму корыто, прыгай в тележку. Она стоит прямо перед тобой.
Торби не отвечал. Внезапно дневной свет больно резанул его по глазам, ослепил, но все же юноша успел заметить небольшую деревянную тачку. В следующее мгновение он уже сидел на дне. Чьи-то руки завалили его тюками, потом послышался голос:
— Сиди тихо. Я скажу, когда вылезать.
— Ясно. Спасибо вам огромное! Я отплачу, честное слово...
— Не будем об этом. Они упекли в рудники моего мужа. Не знаю, что ты натворил, и знать не хочу, но выдавать людей полиции не в моих привычках. А теперь притихни!
Трясясь и громыхая, маленькая тележка двинулась вперед. Время от времени женщина останавливалась, брала один из узлов и уходила с ним, потом возвращалась и кидала в кузов тачки грязное белье. Торби покорно терпел. Наконец тележка замедлила ход.