— Принцип обучения у нас такой же, как в любой музыкальной школе,— заметила Кушлева,— а как специальный предмет — народные песни и народные музыкальные инструменты: кавал, гадулка, тамбура, гайда.
Я видела эти инструменты в Смоляне, в Историческом музее. Кавал — это длинная свирель, гайда — волынка (она и в Доме пастуха есть), тамбура и гадулка — струнные...
Кушлева рассказала, как трудно приходилось сначала — не было программы преподавания народной музыки, обучали на слух. Потом помогли пловдивские музыканты, Академия наук, стараниями которой собран на сегодня весь фольклор в словах и звуках. Тем не менее ребята ездят по деревням, записывают музыку, и из родных краев каждый ученик после летних каникул должен обязательно привезти запись. Есть при училище и большой ансамбль, выступают в общине, по всей Болгарии, бывают за границей — сейчас вот собираются в Ливию, там много болгарских строителей. «Сегодня надо жить с широко открытыми глазами,— говорила Стефка Кушлева.— Общение помогает больше ценить свое национальное искусство и учит соизмерять его с общечеловеческими ценностями». Работают ребята и в кружке, где восстанавливают и просто изучают народные инструменты. Руководит им
Дафо Трендафилов, опытный мастер, сам делает волынки. Ребята обращаются к нему — бай Дафо, «бай» — значит уважаемый человек.
— Ну а праздники, старинные народные праздники? Ученики принимают в них участие? — спросила я, вспомнив выразительные маски кукеров, что висели в Доме пастуха. Никола Гёчев рассказывал, что раньше в начале марта обязательно устраивали в селе праздник, который назывался «пес-понедельник»: в понедельник, после поста, резали скот, собаки шалели от обилия пищи, бежали за кукерами — ряжеными. Отсюда, видно, и пошло такое странное название праздника. Много было музыки, плясок, кукеры давали представления: их маски, словно человеческие лица, выражали доброту, презрение, иронию, злость...
— Знаете,— сказала Стефка Кушлева, немного смутившись,— еще недавно мы изучали народные религиозные праздники только теоретически. Теперь, когда отношение к ним стало более разумным, начали принимать в них участие. И первый был — колядование. Для ребят это было откровением, для нас — хорошей естественной методой познания фольклора...
За двадцать лет училища в Широка-Лыке и Котеле выпустили 1200 специалистов по музыкальному фольклору — в основном они идут в фольклорные ансамбли. Уже сложилась традиция подготовки таких специалистов. И произошло это благодаря тому, что восстановление исторической и культурной памяти народа рассматривается в стране как дело государственной важности. Скажем, училище в Широка-Лыке создавалось при горячей поддержке Людмилы Живковой, в то время председателя Комитета культуры. И вот еще что любопытно: ребята, как правило, приходят в училище из семей, в которых в прошлом кто-то увлекался музыкой: или бабка была певуньей, или дед играл на волынке... Потом семья переехала в город, музыкальные традиции стали забываться, и вот теперь внук или внучка, а может, и правнучка, возвращаются из интерната в семью и вместе с ними в дом снова входит народная музыка.
Кстати, и сама Стефка Кушлева тоже оказалась из музыкальной семьи (бабушка хорошо пела); две ее сестры стали знаменитыми певицами, дочь учится в консерватории, а она, кончив консерваторию, перебралась поближе к своему родному Смоляну, чтобы всегда звучали в Родопах гайда, тамбура, гадулка и кавал. Недаром говорят, что Родопские горы — это зал для песен.
После Широка-Лыки Смолян смотрится по-новому.
Мы идем по улицам города вместе с молодым архитектором Николаем Бечевым, и он, узнав о нашей поездке в село, говорит:
— Широка-Лыка — село живое, и мы, архитекторы, ратуем за то, чтобы оно таким оставалось. Не надо делать из него музей, не надо консервировать дома и ждать, пока люди доживут в них свой век... Если бы вы знали, сколько ценного находят для себя родопские градостроители в живом селе!
Думается, он имел в виду то, что предки смолян жили в близком соседстве друг к другу, к своей земле, к природе. Это было естественнее, человечнее, что ли. И архитекторы, создавая сегодня новые формы, ищут средства, чтобы и в современном городе жизнь не разобщала людей, не отделяла их от природы.
Скажем, чтобы сохранить естественную декорацию гор, окружающих город, и не закрывать их от взгляда человека, в Смоляне возводят дома не выше четырех-пяти этажей и придают крышам ломаный рисунок. (Действительно, горы, которые буквально стоят за спинами домов, видно с каждой точки, из каждого окна.) Архитекторы предполагали включить в черту города и Смолянские озера, что неподалеку, но там оказалась непрочная почва, возможны оползни. Потому решили делать озеро на речке Черной и разбить парк на другом ее берегу, перекинув мост из Центра.