Банар живут в гармонии с природой, и их хозяйственная деятельность не нарушает экологического равновесия, сложившегося в тропиках Юго-Восточной Азии за миллионы лет. Однако цивилизация вторгается и сюда. Это сказывается губительно не только на природе. Самих банар прежде насчитывалось несколько тысяч человек. Теперь их становится все меньше. Часть уходит во вновь создаваемые большие поселки при лесоразработках и в сельскохозяйственные кооперативы, ассимилируясь с пришлым населением. Но кое-кто переселяется все глубже в оставшиеся островки джунглей, сохраняя традиционный уклад жизни.
Вскоре после прибытия на станцию мне пришлось отправиться в соседнюю деревушку, чтобы проконсультироваться насчет предстоящей работы в джунглях. Со мной пошел вьетнамский коллега Сон Кан, неплохо говоривший по-русски.
После первых экспедиций во Вьетнам мои товарищи рассказывали ужасные истории о лесных пиявках. По их совету я тщательно готовился к встрече с этими «чудовищами». Сшил из старой палатки бахилы, обзавелся легкой плотной курткой с завязочками на поясе и на запястьях. Добыл тонкие брюки с «молниями», а не с пуговицами по всем разрезам. Традиционная у нас «энцефалитка» для Вьетнама не подходит — жарко.
Мы привыкли к тому, что пиявки — водные твари. А вот во влажной атмосфере лесов Юго-Восточной Азии они живут и на суше. Наземные пиявки такого же темно-бурого цвета, как наши водные, но обитают в лесной подстилке и нападают с земли, а иногда с травинок и низких кустиков. Правда, есть твари и похуже — зеленые древесные пиявки. Они подкарауливают свои жертвы с кустов и деревьев, расположившись на стволах примерно на уровне плеч и головы человека. Зеленые пиявки норовят впиться в лицо около глаз.
— Вот ты кутаешься, а банар ходят совершенно раздетыми,— сказал, глядя на меня, Сон Кан.— На чистом теле пиявки хорошо видны. Ведь они впиваются не сразу, а ползут, подбираясь к животу, паху, подмышкам, шее, норовя присосаться там, где кожа наиболее тонкая и нежная.
Пока мы шли по лесу, я только и делал, что снимал и сшибал присосавшихся пиявок. Ползущую по телу пиявку, если она забралась под одежду, обычно не замечаешь. Узнаешь о ней, только почувствовав что-то мокрое (это течет кровь) или ощутив посторонний предмет под ремнем или над ботинком (это свернулась шариком насосавшаяся пиявка). Мне приходилось время от времени раздеваться и по тонкой струйке крови отыскивать то место, где только что сидела кровопийца, Прогрызая кожу, пиявки вводят в ранку противосвертывающие и анестезирующие вещества. Поэтому боли нет, а кровь долго не останавливается.
Мы встретили группу банар, и я понял, что деревня уже недалеко. По тропинке, шли мужчины в набедренных повязках, женщины — в цветастых домотканых юбках. Ноги — босы, чтобы ходить бесшумно и чтобы... видеть ползущих по ним пиявок. В руках у каждого панга на длинной деревянной ручке. Как я потом понял, панга — универсальное орудие — нож, и топор, и мотыга. Без панги в лес не ходят — сплетение лиан и колючек далеко не пустит. Пангой легко расчистить путь.
Вот и деревня. Я насчитал десятка два хижин — этаких бамбуковых скворечников на деревянных сваях.
— Это Конханынг, самое большое селение банар в округе,— пояснил Сон Кан. Обычно же встретишь два-три домика. Здесь и живет Тяюн — живая энциклопедия местных лесов — старейший из охотников.
Мы подошли к домику, который с виду не отличался от остальных. Те же плетенные из бамбука стены, та же бамбуковая крыша. Под домиком от жары прятались куры, козы и свиньи.
Сон Кан позвал хозяина, и на пороге появился худой, сморщенный старик. Поздоровались. Тяюн спустил из хижины бамбуковую лесенку и пригласил подняться к нему. Я подумал, что он не очень и стар, если лазает несколько раз в день по таким ступенькам. Вход находился на уровне плеч, но, забираясь в хижину, я потерял равновесие и едва не свалился.
В «скворечнике» Тяюна было заметно прохладнее, чем на солнце, полые бамбуковые стебли — хороший теплоизоляционный материал. Посредине помещения догорали полешки, дым просачивался через щели, угольки падали вниз на землю, вызывая иногда недовольное кудахтанье кур.
Тяюн был в хижине один. Члены семьи — две его жены, двое взрослых сыновей, дочь и брат ушли готовить участок под посев. Сухой сезон заканчивался, и надо было сжечь подсохшие деревья и кустарники на вырубке. После того, как участок выгорит дотла и останутся только обгоревшие пни, можно будет рыхлить землю мотыгами и палками. Обильно удобренная золой, она дает неплохой урожай четыре-пять лет. Затем участок забрасывают.